Сад весною был розово-бел, и снежок, легкий и душистый, густо покрывал траву, когда кончался вешний цветень; в ольшанике, в орешнике, в гущине, в зарослях пели соловьи, а к осени в устоявшейся тишине, в конце августа слышно было, как падают яблоки, туго и нехотя отрываясь от ветки, в скошенную, слегка озолоченную траву, и рябина крупнела красными гроздьями, и огромные, верченные, в картузах и в платках Степки и Акульки – пугала – размахивали во все стороны руками, пугая воробьев и всю птичью силу, кормившуюся перед отлетом ягодами и яблоками. Сентябрь все золотил и, позолотив, отнимал золото лист за листом, а в октябре в саду было пусто, и слышался только тонкий свист синиц, и пахло отдыхавшей, вспотевшей за лето и осень землей, и клонило ко сну. Ноябрь пригонял первых белых мух, а с декабря по март сад стоял белый, затаенный, молчаливый. В марте в нем первые подснежники своими головками упорно проталкивали тонкую, подтаявшую корочку снега, в лужицах под деревьями желтела вода с навозом, и крупные серо-зеленые почки, как неподвижные капли, бухли и толстели на ветках. В апреле была снова зелень и душистая бель весны, и в начале мая запевал первый соловей.
Но и в мае, на белом душистом яблочном и вишневом снегу, и в июне, на густой траве, и в августе, под тихими яблонями, покорно гнущимися под румянобокими плодами, и в пустом прозрачном октябре, и в тихие морозные утра снежного декабря, и над первой лужицей в марте, над первым подснежником в начале апреля – всегда, всегда было привольно Арише в саду!
Заборы были высоки – боязни не было из-за лихого человека: детей пускали в сад охотно, и для Ариши сад был – детство, и детство было – сад. Наберет яблоков китайских, принесет отцу в подольчике платья – он улыбнется, поцелует, скажет: «Хозяйка! Ну, хозяйничай, хозяйничай!» – потреплет ее по щеке, и Ариша опять бежит в сад.
Он любил из ее ручек принимать то краснобокое, с черной точкой червоточины яблоко, то неумело оторванную от стебля синюю головку подснежника, то последний золотой, порыжелый листок клена, то первую снежинку – снежинка быстро-быстро таяла на ладошке, покрасневшей от холода, и ручка протягивала ему только талую мокроту́, но зато уста приговаривали оживленно, радостно, торопливо:
– Тятя, тятя, смотри: звездочка! белая! первая! Во Второй Спас, Яблочный, перед обедней, прадед посылал девочку в сад – «невинными, чистыми детскими руками» собрать яблок, от каждой яблони по яблоку, для освящения в церковь. Брат шел с Аришей и нес корзинку, но яблоки собирала она, по своему выбору – так хотел прадед, – а Ваня только помогал трясти дерево, но трясти ему редко приходилось, потому что Ариша сама взбиралась ловко на яблоню за давно намеченным, облюбованным ею снизу яблочком. Она приносила яблоки, еще мокрые от росы, и все шли в церковь, а после обедни разговлялись. До Спаса детям строго запрещалось есть яблоки.
