Сейчас он мог улыбаться. Но пять лет назад ему было не до улыбок. Девяносто первый многих отучил от этого естественного для человека мимического движения лица.
Отрицательная энергетика накрыла площади столицы облаком злобы. Демократические бомжи и номенклатурные перерожденцы звали людей на баррикады. «Долой!» и «К ответу!» стали лозунгами дня. Не свойственное истинной демократии черно-белое мышление лишило плюрализм его притягательной силы. Но над этим никто тогда не задумывался. Тайфун разрушения поднялся над страной.
Господи! Где они — пророки новой эры? Одних уж нет, а те далече. Баранников — в могиле, Ильюшенко — в камере, Кобец — в камере, Станкевич — в розыске, Лебедь — в опальной оппозиции... Грачев... Ерин... Бурбулис... Куркова... Старовойтова... Попов...
Революции пожирают своих детей! Наши революции прожорливее. Они пожирают и детей, и внуков.. И детей детей. И внуков внуков.
«Мы вылечим больное общество»,— кричали на трибунах.
Лекари перестройки лечили народ с садизмом инквизиторов. Без наркоза, без стерилизации. Вскрыли, посмотрели, что внутри... А раны залечить забыли. И гноятся эти раны, ох как гноятся.
Все это для В.И. было ясно еще тогда. Даже раньше. Уже в восемьдесят шестом появились симптомы болезни и возникла первая тревога. Среднее поколение воспринимало ее интуитивно, старшее — разумом. Страна походила на неизлечимого больного незадолго до кончины. Накаченное идеологическими наркотиками тело ощутило облегчение. Но облегчение это было последним...
Словно под гипнозом, недальновидные политики делали судорожные движения. Долбаный ГКЧП довершил все...
Забыли вожди наставления старой проститутки: если тебя насилуют, расслабься и получи удовольствие...
А как хорошо начиналось!
Появление Валерия Ивановича Свиридова в КГБ, или, как его тогда называли, конторе глубокого бурения, не было выдающимся событием или из ряда вон выходящим явлением. Окончив техникум и поступив в вечерний институт, Свиридов не задумывался о возможности карьеры в качестве офицера всесильного и могучего ведомства. К нему он относился так же равнодушно, как к троллейбусу или фонарному столбу. Ну, есть и есть. О репрессиях или о других мрачных страницах истории, связанных с этим наркоматом, он как-то особо не размышлял.
Его родных и близких драматические годы обошли стороной: ну, не были они причастны к троцкистско-зиновьевским блокам, да и о покушениях на Сталина и его окружение вроде как не задумывались и потому на кухне не обсуждали. Их миновала чаша сия. Но в этом трудно было искать закономерности, так как тысячи таких же работяг, а они были именно работяги, далекие от политики, рыли каналы и строили БАМ. В общем, Валерий Свиридов, как ворона не пуганная, к предложению поступить на работу в Контору отнесся спокойно и с достоинством. Тем более что сделано это предложение было близким другом Василием Тюриным в весьма конфиденциальной обстановке — на верхней лестничной площадке административного корпуса родного завода.
