В 1861 году выходила в Галиции, во Львове, русинская газета «Русское Слово». Печаталась она на языке очень близком к Русскому и держалась направления народного. Два номера этой газеты попались в руки Чернышевскому, который в июльской книжке «Современника» напечатал статью «Национальная бестактность» и в ней прочел строгую нотацию русинским издателям за то, что они не издают своей газеты на малороссийском языке, который-де ближе к русинскому, чем русский, а также и за то, что они желали во главе своей деятельности поставить Галицкого митрополита. Осердило Чернышевского то обстоятельство, что на поляков газета «Русское Слово» смотрела как на своих исконных и самых опасных врагов. «Поляки вовсе не опасны и даже благоприятны для русского дела, здраво понятого, – уверял бойкий публицист; – нечего вспоминать старые обиды и подводить старые счеты: надо руководиться интересами минуты и помириться с поляками. Издатели «Русского Слова» крайне бестактны и могут лишь повредить своим соотечественникам». Статья Чернышевского, написанная столь развязно, вызвала опровержение со стороны И.С. Аксакова в «Дне» за 1861 год. Чернышевский отвечал статьей в «Современнике» же, под заглавием «Национальная бестолковость», где глумится над Аксаковым и старается выставить его в смешном виде. Добросердечный Н.И. Костомаров в то время еще не вполне освободился от Польского влияния, под которым он находился, живучи перед тем в ссылке в Саратове, и по поводу вопроса об употреблении славянами русского языка было написано им письмо к Аксакову. Письма этого мы не имеем; но вот что отвечал ему И.С. Аксаков. Ю. Б.
Письмо И.С. Аксакова Н.И. Костомарову
(30 октября 1861 г., Москва)
Милостивый государь Николай Иванович.
Я получил ваше письмо. Я не стал бы отвечать на него, если б оно не было подписано вами. Оно написано в таком тоне, с употреблением таких выражений, которые делают спор невозможным. Я бы мог легко на дерзости отвечать еще сильнейшими дерзостями, – браниться дело не головоломное; но это было бы недостойно деда, которому мы оба служим. Охотно извиняя ваши выражения раздражением племенного[3] самолюбия и полагая, что вы сами не желаете делать спор невозможным, не уклоняетесь от спора, я отвечаю вам sine ira et studio.
Вы говорите, что моя газета задирает две родственные народности, южнорусскую и польскую, и нападает на лежачего, беззащитного. Во-первых, это фактически несправедливо. О поляках не было и речи, покуда они не вздумали задирать нас, Русских. Они наводнили иностранную литературу клеветами на Россию и искажениями исторической истины; они громко предъявляют притязания на древние русские области; они приводят в действие свои замыслы. Газета моя, отвечая им, поступила совершенно так же, как и вы в статье Niema Rusi. Во-вторых, на малорусскую народность никто и не нападал; а если напали, так не на народ и не на народность, а на тенденции некоторых «патриотов», касающиеся вопроса об языке. Вообще, между мной и вами та существенная разница, что я стою на стороне истории и народа, а вы против истории и против народа. Как противоречащее народу, ваше учение может быть названо аристократическим. Так, например, вы хотите игнорировать вопрос веры, столь важный для народа южнорусского и полагающий несокрушимую преграду между ним и католиками-поляками. Вы или автор статьи «Современника» (это все равно, потому что вы говорите, что готовы подписаться под нею) утверждаете, что с уничтожением крепостного права «угашаются последние искры» вражды между малороссами и поляками (это вы пишете даже в вашем письме), забывая о борьбе вероисповеданий, двух разных просветительных начал. Народ этого не забывает, и я также. Вы идете наперекор не только народным тенденциям вашей Малороссии, но и тенденциям трехмиллионного народа в Галиции. Страдания, влечения, ожидания всего этого народа не трогают сердца шляхтича и «патриотов» малорусской петербургской колонии.
