Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность. | страница 30
Отмершие сексуальные отношения, над которыми он потешался, издевки над плотью. По сравнению с этим все другое было смехотворно: то, что я мог кидать камни дальше, чем он, что я с ним вместе целился в одну мишень, препровождение времени, все кончено, убито. Были здесь и язвительные карикатуры, его личные расчеты с прежней жизнью, теперь я уже отцу ни к чему.
С того ноябрьского воскресенья в поле, когда я забросил камень дальше, чем он, меня не оставляло чувство, будто он скоро от нас уйдет. Я вдруг почувствовал себя рядом с ним одиноким. Он постарел, и повинен в этом был я. Собственно, я ожидал, что он этому обрадуется: я вырос, стал сильнее, впервые, чуть схитрив, одержал маленькую победу, с которой он мог бы великодушно меня поздравить. Я бросал голой рукой. Отец же не снял кожаной перчатки, это я хорошо помнил: ничего не говоря, он рассмеялся, слегка удивленно и в то же время одобрительно, но затем нагнулся и вытер испачканную перчатку о траву.
Он не нарочно дал мне выиграть, я бы это заметил и обиделся. Может, я бы и проиграл, если б не схитрил: я выискал себе подходящий гладкий камень. Я заметил, что отец меня недооценивает. Он брал камни без разбору, скользкой кожаной перчаткой брал грубые ребристые камни, вылетавшие у него из руки прежде, чем он их запускал. Мне бы следовало ему сказать: «Сними перчатку». Серый предательский камень состарил его, я вдруг увидел рядом с собой неуклюжего человека в толстом зимнем пальто и кожаных перчатках, такому уж никак не выиграть. Я боялся, что, расстроившись, он скажет: «Мы возвращаемся. Поедем домой». Я любил бывать за городом, летом в поле свекла и картофель, пшеница и желтый рапс, а рядом кирпичные домики. Это были последние дома на краю деревни, гробы здесь из-за узких деревянных лестниц иногда спускали прямо из окон второго этажа на канатах, потому что родные боялись, как бы покров не соскользнул или покойник, чего доброго, не застучал костяшками скрещенных рук о крышку, когда гроб понесут вниз.
Я знал, отец злится, когда проигрывает. Я это наблюдал, когда он играл с матерью. У нас дома была немудреная, но коварная игра. Длинная деревянная доска с бортами, с обоих концов натянута резинка, игровые поля разделены деревянной перегородкой, в середине которой выпилено отверстие в три-четыре сантиметра. Надо было при помощи резинки стрелять через эту дыру деревянными кругляшками, черными и белыми, наподобие тех, какими пользуются при игре в шашки. Кто первый переправлял все свои шашки на поле противника, тот выигрывал. Игра была коварная, потому что нужно было, чтоб указательный палец не дрожал, тогда все шашки проскакивали на чужое поле. Если же напрягаться, они ударялись о перегородку. И вот насмешками и всякого рода ядовитыми замечаниями можно было вести войну нервов, а когда отец нервничал, чего старался не показывать, он натягивал резинку большим пальцем, лишь с виду целясь спокойно, и мать тихонько посмеивалась или говорила: