Мама всегда говорила — оскорблять человека нельзя, но и обиду легко прощать не следует.
В дверь ко мне постучали. Я будто приросла к столику. Как быть? Ведь она старше меня… А мама говорила…
Снова стук, требовательный, сильный.
Я открыла дверь и оказалась лицом к лицу с незнакомым, очень красивым человеком в форме. Сбоку на ремне у него висел наган.
— Это, что, новенькая? — с любопытством оглядел он меня.
За спиной его послышалось хриплое покашливание.
— Федорова помощница, ученица, — проговорила Антонина Семеновна. — В его маршрут вписана.
Он весело улыбнулся, прищурил темные глаза, высоко приподнял одну бровь и поводил ею.
— Хороша у. Федора помощница!
Антонина Семеновна хрипло рассмеялась. Мужчина откозырял, шутливо поклонился и, шагнув вперед, постучал в дверь проводников.
Там было тихо. Он повернул ручку, дверь не открывалась.
— Нет никого?
— Ушли, видно, — кашлянув, откликнулась Антонина Семеновна.
Я очень удивилась. Я точно знала, что Тамара в купе. И уборщица тоже. Они никуда не выходили. Я хотела посоветовать мужчине постучать посильнее, но не решилась.
Он пошел дальше, и начальница наша — за ним. Она была явно расстроена. Нагрубила, а теперь, наверно, раскаивается и стыдится меня.
Замок в купе проводников щелкнул, выглянула Тамара. Заметив меня, зло поморщилась:
— Чего тут торчишь все время?
Я на миг оцепенела от этой новой обиды. Потом, не сказав ни слова, зашла к себе, захлопнула дверь и села на скамейку. Еще караулила вместо нее вагон!
Состав потянули к перрону. Я даже в окно не глядела. Началась посадка, а я и посмотреть не вышла. Слышала, как по коридору, переговариваясь, шли пассажиры, били в стенки чемоданами. Пробки, кажется, не было. Вагон наш идет из Москвы плацкартным, у каждого свое место.
В дверь ко мне постучали. Я вздрогнула. Не очень-то мне нужны ее извинения, раз она такая…
Дверь раскрылась, и я увидела Витьку. Обрадовалась, что это не Тамара, схватила его за рукав, потянула в купе — там ведь пассажиры идут, а он им мешает.
Витька улыбнулся и открыл ящик.
— Дядя Федя стамеску просит.
Я заглянула через его плечо, подсказала:
— Вон та, в уголочке. Еще носик у нее расплющенный, как у уточки.
Витька взял стамеску, шагнул к двери.
— Витя, — остановила я его. — А у вас есть такая пластинка — «Пароход», Утесов поет?
— Нули, — развел руками Витька. — Была, треснула!
