Обэриутские сочинения. Том 2 | страница 76
Дева, которая умерла где-то и осталась без правильного погребения (и поэтому она есть мертвечина, по оппозиции к правильно погребённому мёртвому, который есть душа, отделяющаяся от своего тела), не понимает лесные знанья, сообщаемые ночной птицей-ворожеей, которые есть знания об опасностях, ожидающих душу в стране мёртвых. Они сообщаются на языке этой страны, который для не прошедшего соответствующий обряд мёртвого остаётся непонятным – заумным.
Сказанное об информативной функции погребального обряда делает понятной функцию усатого франта – гразы и сладости женских снов. Он есть о-плотнение сна-видения, с которым душа встречается в загробном мире. Встречаясь с реализацией своих сладких снов, душа мёртвой тает и бежит, как Настасья, и оказывается на берегу реки, у которой она тает окончательно, растворясь в водах смерти. Указание на эту загробную функцию франта-демона содержится в прологе:
Старцы, которые пляшут ночью, одетые в латы и шляпы с перьями, – это души мёртвых, которые возвращаются по ночам в мир живых. Это делает архетипически логичным присутствие в хороводе старцев «усатого франта», когда-то бывшего гразой снов их также давно умерших жен. Он исчезает в мир иной, чтобы встретить на берегу странствующую в поисках ключа судьбы душу умершей девы. С помощью этого «ключа» дева надеется раскрыть будущего были, т. е. вернуться к жизни. Этот ключ «вручался» умершему только после прохождения правильного погребального обряда, обеспечивавшего повторение в будущей жизни бывшей. Настасья, которая осталась без погребения и не прошла правильного погребального обряда, должна сама и без всякой помощи со стороны искать эти «будущего были».