. Дионис также под конец совершенно разругивается с лягушками, но в этот самый момент, на своё счастье, доплывает до берега, где его ожидают другие чудовища. Речь слуги Плутона Эака, обращённая к Дионису, могла служить моделью для угроз Степана Гаврилыча.
Эак: Ах, мерзкий, ах, треклятый, ах, негоднейший! / Подлец! Из подлых подлый, распреподлейший! / Ты уволок у нас собаку Кербера. / Душил её, давил и бил, с собой увёл / Мою собачку милую. Постой же, вор! / Теперь утёсы Стикса чернодонные / И Ахеронта гребень окровавленный, / И псы Кокита и сто голов / Чудовищной ехидны будут грызть тебя / И рвать твою утробу. А нутро пожрёт / Тартесская мурена. Потроха твои / И черева твои кровоточивые / Горгоны сгложут, страшные тифрасские. / Я к ним, не медля, быстрый направляю бег [с. 464–476].
Степан Гаврилыч: Простите, сударь / Вы с невестой / Дрянь земли, утробы гарь / Жизни тухлые помои / Обрести хотите место – / Неразумные вы твари / В светлой сакле над землёю! / А стоите над трясиной / Развеваясь как осины. / Всё. Теперь со злости / Я вам переламаю кости / В зловонный зад вгоню свечу, / И чрева гниль разворочу! [Бахтерев 2001 I, с. 35–36].
«Трясина» явно соотносима с «болотом», по которому плывёт Дионис, сопровождаемый насмешливым пением лягушек. «Милая собачка» Кербер – это «пёстрая собачёнка», безобидный пёсик, который даже лаять не желает [Бахтерев 2001 I, с. 27], но почему-то заставляет Петрова похолодеть. Человек с «неуклюжим ухом» [Бахтерев 2001 I, с. 25] – это привратник Страны смерти Эак, alter ego или внешняя сторона Плутона-хозяина, который становится хтоническим[11] богом «четвёртого этажа» Степаном Гаврилычем. Само по себе присутствие этих персонажей должно указывать направление, которое приняли искания героев, а также архетипический смысл этой кукло-трагикомедии.
Заумные элементы у Бахтерева, в силу своей экономности, выявляют функцию зауми вообще. Совершенно очевидно, что заумь здесь – эзотерический язык, на котором происходит общение между людьми и сверхъестественными существами[12]. Это язык не богов, а хтонических существ, которые характеризуются нерасчленённостью на всех уровнях: пространственном, временном, формальном и, соответственно, звуко-языковом. Эта «остаточная» (докосмогоническая) нерасчленённость (или невыявленность) выражается в соединениях-наложениях, которые в формально-пространственной сфере верхнего мира представляются как чудовищные. С этой точки зрения заумь не есть что-то совершенно противоположное смыслу, это обозначение «участков бытия», не покрываемых космическим покрывалом Исиды, остающихся на нём как бы дырами, из которых слышатся странные голоса. Индийский философ сказал бы, что заумь – это прорыв в покрывале майи, обнаруживающий её несущественность.
