Обэриутские сочинения. Том 2 | страница 26



ПРОВОЖАТЫЙ:

Приходят, понимаешь, люди
с душой простёртой, как на блюде,
а их встречает поведенье,
достойное сожаленья.
Ты хорошо схватил на чай.
Теперь без лишних промедлений
вали, Гаврилыч, начинай!

ГОСПОДИН БОГ:

Сквозь грязь белья
и кости лбов
я вижу их насквозь.
С предельностью такой
клопа я наблюдал в диване,
хитросплетения его несвязных мыслей постигал,
а в час иной, не больший и не меньший,
в кармане блох бездомных настигал.
Их затруднительный рассказ
смирял рассудка стройные ряды,
беспечно верующих стаду,
вручал, кадильницей клубя,
скажу для веского начала,
немного, полюбя…

ПЕТРОВ:

Довольствуемся малым и затаянно слушаем тебя.

ГОСПОДИН БОГ:

Гвы ять кыхал обак!

ПЕТРОВ:

Чегой-то?

ГОСПОДИН БОГ:

Гвы ять кыхал
Абак имел имею
Уразумел?

ПЕТРОВ:

Прости: не разумею.

ГОСПОДИН БОГ:

Эх, неучёность, мрак.
Начнём с другого бока —
имел, абак, гвы ять, имел-имею…

ПЕТРОВ:

Не ухватить и не понять…

ГОСПОДИН БОГ:

Имею, иметь, имеешь
осьмушками! осьмушками!
Ну, разумеешь?

ПЕТРОВ:

Восьмушками – гвы ять кыхал!
Не «А», не «Бе» – то звук иной,
шершавый тощий и больной!

ГОСПОДИН БОГ:

Но-хал!

ПИНЕГА:

Петров! Бог не в себе.

ГОСПОДИН БОГ:

Простите, сударь!
Вы с невестой
дрянь земли, утробы гарь,
жизни тухлые помои.
Обрести решили место, —
неразумные вы твари! —
в светлой сакле над землёй,
а стоите над трясиной,
развиваясь как осины.
Всё. Теперь со злости
я вам переломаю кости,
в зловонный зад вгоню свечу
и чрева гниль разворочу.

С долгим воплем он сорвал тряпицу, за которой была скрыта другая комната.

Прочь, прочь!
Там досидите ночь.
Небось найдётся место
тебе балде с твоей невестой.
Мокрицы, прелые онучи,
умалишённых испражненье…
не знаю, что ещё сказать —

А то я возьму да прямо в вас плюну, будет неприятно, неопрятно, превеликий грех.


За его спиной раздался нехороший смех.


Далее: ОКОНЧАНИЕ


Свят, свят, что там была за комната, куда они теперь попали, и что в той комнате творилось:

На низеньких палатах,
на пёстрых одеяльцах,
в убогой атмосфере
валялись постояльцы,
не то люди, не то звери.
Куда же встать, куда присесть им,
чтоб сердца успокоить стук?
И как синички на насесте,
взобравшись на сундук,
они делили крошки из карманов,
делили нежность ног и рук…
Потёртые странички из далёкого романа
напоминал их сундучок. Бедные птички.
Ещё дремота не успела их обступить со всех сторон.
Ещё солдатка грубо пела, изображая временами
То слабый вздох, то грубый стон…
Тогда сквозняк прохладным духом
в их тёмный угол приволок —
человека с неуклюжей переносицей и глубоким ухом.

ВОШЕДШИЙ (Петрову