– Седьмицу как пришли богомольцы, и одна из них в этот же вечер слегла.
– Почему мне сразу не сообщили?
– Никто не знал, язв на лике у нее не было, лишь когда лихорадкой мучимая мать Олимпиада слегла, переполошились, на спине гадюка заразу принесла. Да поздно уже было, – и дьяк снова ударился лбом об ковер. Я же снова услышал чей-то голос, в котором с трудом узнал свой собственный.
– Закрыть монастырь. Никому не входить и не выходить. Бидлоо приказ: отрядить медикусов, и предупредить, что пока зараза не уйдет, никто оттуда не выйдет. Это какая-то другая оспа, мы с такой заразной еще не встречались, – мне было все равно, что я говорил то, чего никто из присутствующих понять не мог. – Взвод семеновцев на охрану. Выбрать тех, кто переболел, ежели такие найдутся, – я упал на стул бездумно глядя на испачканную чернилами руку. Господи, Филиппа, прости меня, но я не могу поступить иначе.
– Запускай! – я махнулся рукой, и в углу запыхтела паровая машина, начали движения валки, а из волочильной доски показался конец проволоки, вполне товарной на вид. – Пошла! Продолжай! – Егор Степной кивнул, показав, что понял и подбросил в печь машины пару поленьев. Надо бы уголь вводить в эксплуатацию, а то на дровах мы далеко не уедем, хмуро подумал я, и снова сосредоточил внимание на волочильном станке.
Все то время с тех пор, как был закрыт Новодевичий монастырь, уже в течение семнадцати дней, я не мог заниматься делами. Мысли скакали, как белки в колесе, я не мог ни на чем сосредоточиться. Все визиты были отменены, аудиенции свернуты до того момента, когда я смогу думать рационально. На канцелярию свалилось просто небывалое количество дел, в которых я практически не принимал участия, принимая только короткие сообщения о делах в монастыре. А дела были плохи. Медикусы делали, что могли, и, черт возьми, могли они действительно много, вот только бороться с вирусами пока не получалось. Три дня назад пришло сообщение о смерти Евдокии Федоровны, двумя днями раньше преставились мать-игуменья, та коза, что заразу привезла, и три послушницы. Практически восемьдесят процентов монахинь, послушниц и все те богомольцы, что притащились с заразной, слегли, мучимые лихорадкой и обсыпанные оспенными язвами. Также заболели двое медикусов. Получив сообщение о заболевших лекарях, я загнал в монастырь Лерхе. Если он в той другой истории с чумой справится, то вот ему поле деятельности, пускай пробует оспу усмирить. Загнал я его не сразу, а только после того, как поговорил почти по душам.
