Ушаков тем временем сидел, поглаживая кожаный бок своей папки и молчал, но уходить не спешил, видимо, обдумывая что-то очень важное. Наконец он поднял голову и пристально посмотрел на меня.
– Так что, государь, с царевной делать думаешь? – я снова вздохнул. Не знаю я, что с ней делать, не зна-ю-у-у. Швед, как мы и предполагали, к ней не просто так захаживал, а, чтобы предложить мою корону на ее прелестную головку надеть. Она вроде отнекивается, но что на самом деле у нее на уме, не известно никому. Единственное, что удалось выяснить – французы почему-то не спешили к шведам с распростёртыми объятьями, имелся у них какой-то другой интерес, но вот какой? На этот вопрос я пока ответа не получил.
Дверь распахнулась и, оттолкнув бросившегося было наперехват Репнина, в кабинет влетел предмет нашего разговора.
– Петруша, мне необходимо с тобой поговорить, – Елизавета села напротив меня, напрочь игнорируя прищурившегося Ушакова. – Наедине.
Настроена она была очень решительно. Что бы ни пришло в ее хорошенькую головку, она способна была устроить скандал, если не получит сейчас желаемого, а желала она говорить со мной. Я окинул ее внимательным взглядом, и едва не присвистнул от удивления, потому что одета она была более чем скромно, во всяком случае обширное декольте ее платья было задрапировано наброшенной на плечи кружевной шалью. Что это с ней?
– Что-то случилось? – я привстал в своем кресле, невольно нахмурившись.
– Мы можем поговорить без посторонних? – Елизавета демонстративно повернулась к Ушакову, который иронично усмехнулся и поднялся со своего места, подхватив папку.
– Я буду за дверью, государь Петр Алексеевич, – он вышел, я же откинулся на спинку кресла и смотрел на тетушку, соединив кончики пальцев.
Лиза поерзала в кресле, затем повернулась ко мне.
– Что за блажь пришла тебе в голову, вводить обязательное именование всех по имени и отчеству, то бишь ставить вторым имя отца?
– Чтобы избежать путаницы, а что тебя не устраивает? – я действительно начал вводить изменения в табели о рангах, пытаясь сделать её проще и понятнее, прежде всего для меня.
– Но, а как же выделения почтения к лицу вышестоящему?
– Брось, это казуистика, – я чуть не прикусил себе язык, ввернув незнакомое для Елизаветы слово, но она промолчала, значит сочла просто за блажь. К тому же она ни латыни, ни греческого не знала, в отличие от меня. – Вот, взять, например, наш с тобой разговор. Разве ты не знаешь, что обращаешься к императору? – она вспыхнула, а я усмехнулся. Мы впервые встречались, да еще и наедине, после злополучной охоты, и сейчас старательно избегали этой весьма щекотливой темы. – А именовать друг друга так, как я прописал в табели о рангах – это всего лишь дань вежливости. Ты об этом пришла поговорить? О табели о рангах?
