– Я могу сейчас в Иностранный приказ отлучиться? – с какой-то мрачной решимостью спросил Шереметьев.
– Можешь, раз раньше не успел, делами замученный, – я язвительно ухмыльнулся. – Как только мне про Радищева все расскажешь. Он под началом отца твоего служил, должен ты его помнить.
– Простой, временами может быть жестким, и неподкупный, – Петька задумался. – Отец часто шутил, что оттого его семейство и бедное такое, – я кивнул. Именно такую характеристику мне на него Ушаков принес, когда кандидатуры на пост начальника полиции предлагал. Сам уже понимает Андрей Иванович, что не справляется. Для полицейских дел нужны именно что полицейские, нечего там Тайной канцелярии делать. – За Натаху просить тебя, государь Петр Алексеевич, бесполезно? – Шереметьев даже не спрашивал, он утверждал.
– Это был ее выбор, Петя, – я отвечал тихо. – Я не заставлял ее ни замуж за Ваньку бежать, ни в путь далекий собираться. Думаю, что и ты над сестрой власти уже никакой не имеешь.
– Я ее без приданого грозил оставить. И Ваньке грозил, но они уперлись, что любят друг друга и ему все равно, что она бесприданница, он сам скоро гол как сокол останется. Что, если это не проверка их чувств, то что тогда считать проверкой?
– Да, даже завидно где-то становится, – я передернул плечами. – Но даже ради Натальи, не могу я смягчить участь Долгорукова. Слишком Ванька провинился передо мной.
– Я понимаю, потому и не осуждаю, – Петька снова вздохнул. – Будем свечки ставить, чтобы все обошлось, и они и взаправду землю обетованную нашли, как Борька Юдин пишет, – он замолчал, затем встряхнулся. – Пойду я в приказ, может тоже что смогу выяснить, что стряпчие пропустили, думая, что ерунда это.
Он вышел, насвистывая что-то бравурное. Мы с Репниным проводили его взглядами.
– Этот не предаст, – наконец сказал Репнин. – Столько лет верен был, даже когда почитай в опале находился.
– Я знаю, Юра. Петька мне предан был еще в то время, когда наследники каждый день менялись, в зависимости от дедова настроя. Не для корысти ради, а просто потому что считал, что так будет правильно Петр Шереметьев возле меня обретался. Только я вовремя не увидел этого блеском забав, Долгорукими созданными, ослепленный.
– Главное, что сейчас прозрел, – Репнин сказал это тихо. Так тихо, будто надеялся, что я не услышу. Я услышал, но промолчал, потому что нечего было ответить. Репнин тем временем продолжил как ни в чем ни бывало. – А что, Елизавету Петровну и впрямь за Надир-шаха отдашь?
