Рядом со мной из экипажа выскочил Петр Шереметьев, который постепенно начал входить в ту пятерку, допущенных ко мне в любое время дня и ночи людей. Ну что тут поделаешь, друзья всем нужны, так, почему бы мне друга детства не привечать? Тем более что помешанный на армии Шереметьев очень сильно помогал мне разбираться именно в этом аспекте. Вместе с ним мы занимались не только делами, но и фехтованием. А еще в последние дни он начал проявлять недюжий интерес к моей мастерской, в которой я пропадал по нескольку часов в день, делая макеты известных мне приборов и размышляя о том, что из этого можно потихоньку внедрять в жизнь.
Из второго экипажа вышли Юдин и Репнин, а также решивший тряхнуть стариной Брюс, который узнал, что Лёвенвольде мне в угоду пригласил видных ученых, которые тусовались сейчас здесь в Москве, потому что в Петербурге скучно, а тут им целую лабораторию отгрохали, которую можно разнести к чертовой бабушке, главное – это следить, чтобы никто не пострадал. Многие уже заметили, что Петруша взялся за ум и активно начал науками интересоваться. Правда, сам вроде формул не строчил и чертежи не рисовал, как дед бывало делал, но наука получила дополнительное финансирование, а Блюментрост был вызван в Москву, и теперь ждал аудиенции, периодически потея, так как не понимал, что именно нужно взбалмошному мальчику-императору.
– Какая чудесная музыка звучит, – Петька расплылся в улыбке, постукивая ногой по ступени.
– Тебя Юдин покусал? – лениво поинтересовался я, наблюдая за игрой света в больших, недавно заново застекленных окнах. Прислушался, музыка и впрямь прекрасная. – Ладно-ладно, не злись, это я Лёвенвольде на сегодняшний вечер императорский оркестр одолжил.
– Шутки у тебя, государь Петр Алексеевич, дурные, – Шереметьев насупился. Ну да нам можно подкалывать друг друга, мне пятнадцать, ему семнадцать – краса России, мать вашу.
– Ничего, потерпишь, – я кивнул подошедшему к нам Брюсу, уже на ходу начавшему брюзжать по поводу того, что молодежь торчит на холоде и его, пожилого господина, заставляет то же самое делать. Переглянувшись с Шереметьевым, я не удержался и прыснул в кулак, а Петька и вовсе заржал аки конь, запрокинув голову, отчего его буйные кудри, тщательно уложенные цирюльником, вмиг растрепались. – Пошли, а то пожилые господа нас заклюют до смерти.
Настроение, несмотря на навалившиеся проблемы было на высоте, сказывалась молодость и ожидание чего-то волшебного. Ну на дискотеку же парни пришли, надо веселиться! Сильно захотелось взбежать по лестнице с гиканьем, и я не стал отказывать себе в этом маленьком хулиганстве. Петька меня поддержал залихватским свистом, и под неодобрительные высказывания Репнина и Брюса, а также под завистливыми взглядами Юдина, который по возрасту не так и далеко от меня ушел, мы с Шереметьевым взлетели к дверям аки птицы. Дверь распахнулась практически сразу и на пороге нас встретил держащийся за сердце и запыхавшийся Лёвенвольде.
