Картинки нижегородского быта XIX века | страница 7
Все французы, жившие в Нижнем, находились под строгим надзором правительства, боявшегося заноса в Россию «революционной заразы». С каждого из них бралось торжественное обещание: «Я, нижеподписавшийся, сею клятвою моею, объявляю, что быв непричастным ни делом, ни мыслью правилам безбожным и возмутительным во Франции ныне введенным и исповедуемым, признаю правление тамошнее незаконным и похищенным, умерщвление короля Людовика XVI почитаю сущим злодейством и изменой законному государю, ощущая все то омерзение к произведшим оное, каковое они от всякого благомыслящего праведно заслуживают. Обязуюсь прервать всякое сношение с одноземцами моими французами, повинующимися настоящему неистовому правительству и оного сношения не иметь доколе с восстановлением законной власти, тишины и порядка последует высочайшее на то разрешение».
Французское влияние просачивалось в самые мелкие уголки домашнего и общественного быта.
Вместо прежнего приветствия поклоном, мужчины стали целовать дамам руку, а те, в свою очередь, целовали их в голову.
В дворянских домах появились женские будуары[4] с низкими кушетками и козетками. Среди дворянок начали обнаруживаться неизвестные до тех пор недомогания: истерики, мигрени, спазмы. Приобрела широкую популярность парижская новинка — ароматическая вода оделаван (eau de lavende — лавандная настойка), позднее вытесненная одеколоном (eau de Cologne).
Глава вторая
Парадокс нижегородской экономики. — Несколько слов о бурлаках. — О великом механике И. П. Кулибине.
Может показаться странным, что Нижний Новгород, расположенный на месте слияния двух крупнейших рек, представлял собой в торгово-промышленном отношении все же заурядную величину. Однако это было так. По Волге провозили миллионы пудов груза, но он или следовал на верхние плёсы обеих рек, или застревал у Макарьевского монастыря «на Желтых водах», не дойдя ста верст до Нижнего. Роль Нижнего сводилась к относительно скромному значению перевалочного пункта для паузки транзита в мелкосидящие суда. Все же семь месяцев в году, когда Волга становилась судоходной, тихий провинциальный городок жил повышенной, а моментами и очень интенсивной жизнью. Пришлый «работный люд» увеличивал его коренное население в два-три раза, а скопление судов на рейдах обеих рек видоизменяло внешнюю его физиономию.
В ту пору Волга была рекой деревянных расшив, при попутном ветре идущих на парусах. А большую часть времени их тянули «бичевой» бурлаки.