Господин Фицек | страница 29
Он посмотрел на мальчиков. Мартон, до сих пор храбро стоявший у печи за этажеркой, увидел задергавшиеся усы отца и тоже полез под кровать. Теперь уже на арене боя не оставалось никого, кроме Фицека, его жены с грудным младенцем и Отто, который положил тетрадь на колени и держал в дрожащих руках карандаш.
Так продолжалось час. Уже спустился ранний зимний вечер. В печке загорелась последняя порция угля.
Наконец мальчик прочел следующий список:
1½ литра молока — 18 крейцеров
3 кило хлеба — 48 —»—
½ кило мяса — 34 крейцера
½ кило муки — 9 крейцеров
100 граммов сала — 12 —»—
Мешок дров, угля — 35 —»—
150 граммов сахару — 7 —»—
4 короткие сигары — 6 —»—
Мелочи — 35 —»—
Квартирная плата — 95 —»—
3 децилитра керосина — 4 крейцера
И т о г о: 3 форинта и 55 крейцеров
Услыхав сумму, Фицек умолк. Он поднимал, клал, снова поднимал бумагу.
— Хорошо сосчитал?
— Да, папа.
— Говори вслух, я в уме подсчитаю.
Отто говорил. Фицек считал. Сошлось.
Отто отодвинулся назад. Двое детей уже спали под кроватью.
— Ну что ж, расчет есть, а обед теперь будет? — спросила Берта.
Фицек посмотрел на нее, как человек, который сейчас готов убить жену, ребят и весь мир.
— Пойди, сын мой, к дяде Швитцеру, скажи, что отец послал. Попроси в долг кило хлеба, два кило картошки, сто граммов сала, пятнадцать килограммов дров. Но хорошенько проси, чтоб он тебя не отослал ни с чем… Если вернешься домой с пустыми руками…
На улице горели газовые фонари. На их четырехгранных железных шапках белел снег. Сверкали снежинки и падали, падали непрестанно; казалось, будто масса снежинок стоит, а газовый фонарь медленно улетает вверх, в темное безутешное небо. Кругом тишина, в этот большой снегопад редко кто выходит на улицу.
Отто не посмел сразу войти к Швитцеру. Он запахнул пальто, сунул руки в карманы и стал ходить взад и вперед под фонарем. Снег падал ему на лицо.
«Ой, а если не даст?.. Как начать, что же сказать ему? Положим, так: «Милый дядя Швитцер… мать больна… и отец просит…» Нет! Так нехорошо. Это я уже часто говорил. И не в том дело, что часто говорил, но он все равно не поверит… Скажем, войду… и не попрошу ничего. Ну разве я виноват, что дядя Швитцер не дает в долг? Я виноват разве? Разве меня надо за это избить?
А если так: «Дядя Швитцер! Мать не больна и отец не болен, только мы бедные… и все. Нечего есть, и все. Поймите, дядя Швитцер, и… или дайте, или не давайте, и все. Что для вас кило хлеба, два кило картошки, сто граммов сала? Разве это много на такую семью? Ну, отвесьте же, не раздумывайте долго, господин Швитцер, я ручаюсь, отец отдаст…» Так говорить нельзя, так сразу выбросит…