Оценку того эпизода не может поколебать и то, если представить себе обстановку. Солдатам совета в Митаве уже давно нечего было делать. Всех их до последнего человека давно уже можно было бы отправить домой. Большая часть и действительно была уже на родине. Те, кто еще оставался в Митаве, сделали это лишь из тамошней привольной жизни и лени. Солдаты совета обеспечили себе далеко не скудное и не малое довольствие, получали и прибавку к жалованью. Немало из них искали и находили свою выгоду преступным путем. А добровольцы Железной дивизии от них отличались. Их было лишь две небольшие роты. Они отправлялись в бои с наседающими большевиками, вынесли тяжелые муки, а на теплых стоянках оказывались не часто. И вот эти тунеядцы и лентяи теперь еще и претендовали на командование этим боевым отрядом. Чтобы поддержать эти притязания, Альберт и приказал вечером в сочельник арестовать полковника фон Кнобельсдорфа прямо на моих глазах, тем более после того, как единственный настоящий предмет для споров был чрезвычайно просто улажен. И простой этот факт говорит обо всем.
Когда же я вынужден был перевести свои ведомства в Митаву, необходимо стало расчистить дорогу для их деятельности. Само собой, я не мог уступить в своих делах этой власти насилия бездельников. Поэтому в первый же день моего пребывания я приказал вызвать к себе Роберта Альберта. Он должен был прийти один, однако явился в сопровождении множества солдат. Так как я хотел говорить не со всеми этими людьми, а только с Альбертом, сначала мне стоило немалого труда выпроводить всех остальных. Когда же я остался наедине с Альбертом, то хватило лишь нескольких слов, чтобы побудить его распустить солдатский совет и вместе с его членами уехать в Германию.
Только теперь я мог приступать к политической работе, которая именно сейчас демонстрировала скрытые в ней возможности.
Еще 3 января в новых резиденциях наших ведомств я встретился с военным руководством и с ведущими министрами латышского правительства, чтобы вместе с ними обсудить новую обстановку. Мы хотели обговорить, что же теперь следует делать. Ригу мы оставили без всякого плана. Возможности отвоевания Риги, которые я обрисовал перед глазами Уллманна, были еще очень далеки от конкретных планов. Тем самым я хотел лишь дать понять Уллманну, что при взаимодействии с латышами у нас еще есть возможность выйти из создавшегося отчаянного положения и восстановить рухнувшее латышское государство. Я полагал очевидным, что предпосылки для такого успешного продолжения нашего курса на сближение никогда не были столь удачными, как именно в эти дни опаснейшего для молодого государства кризиса.
