Он был в числе тех вожаков солдатского совета, которым эта власть ударила в голову. Он приказал – без всяких шуток – именовать себя президентом. У его квартиры в замке был выставлен пост. Он постоянно носил широкую красную или трехцветную[177]повязку на груди. В газете и на общественных собраниях он сразу же взял тон, который никак не соответствовал обстановке. На свой страх и риск проводил революционную политику умиротворения, а для этой цели усвоил себе повторять все те упреки и ругань, которыми осыпали балтийских немцев латыши. Это мне не нравилось. Я с самого начала рассматривал идею взять Альберта на работу к себе, как только эвакуация продвинется так далеко, чтобы Альберт уже мог уехать из Митавы. Ведь там он поначалу был очень полезен, сумев удержать солдатские массы в должных рамках, что было непросто. Однако, чем дольше держал он там власть, тем сильнее становился заложником демагогических успехов. Это было тем более нестерпимо, что у нас в Митаве помимо солдат, подчинявшихся совету, которые вели там привольную жизнь, чему Альберт никак не мешал, была еще и вполне боеспособная часть, конечно, совсем небольшая, однако сумевшая в ходе сложных оборонительных боев с большевиками переправиться через Двину у Двинска и пробиться через Бауск к Митаве, образцово выполнив свой долг. Этот отряд тоже должен был быть подчинен полку Альберта, что, естественно, привело к ряду неприятных инцидентов.
Утром в сочельник Альберт сообщил мне по телефону, что командир отряда полковник фон Кнобельсдорф пошел будто бы на неслыханный акт насилия, который неизбежно должен будет привести к самому болезненному конфликту, если только я не приеду немедленно и не восстановлю порядок. Однако мне в дальнейшем не оставалось ничего иного, кроме как, несмотря на все сомнения, поехать в Митаву.
Полковник фон Кнобельсдорф и действительно предпринял ошибочные с политической точки зрения меры. Ему сообщили, что 29 или 30 декабря будет проходить тайное собрание митавских большевиков. Во вполне оправданной тревоге, что это может иметь роковое для его небольшого отряда значение, ведь это приведет к большевистскому восстанию, он распорядился об аресте собравшихся. Однако в тот же вечер прошло собрание меньшевистской партии, но оно было не тайным, а вполне открытым. Вожаков арестовали, среди них и старого лидера курляндских социалистов Весманна, человека без каких бы то ни было насильственных намерений. Когда я выяснил это в Митаве, то сказал полковнику, чтобы он немедленно отпустил этих людей. Он не отпирался ни секунды. Было пять часов вечера. Около семи часов все арестованные были уже свободны. Полковник заявил, что не осознавал этой ошибки; ведь до сих пор он с политикой никакого дела не имел, а потому никакого различия между большевиками и меньшевиками не делает – что большевики, что меньшевики, один черт. Я дал знать об этом Альберту и оставил за собой право особо навестить старого Весманна и извиниться за эту ошибку. Тем самым я полагал инцидент исчерпанным, а потому охотно принял приглашение провести сочельник с хорошо знакомой мне семьей балтийских немцев.
