И тут мне пришлось услышать кое-что весьма прискорбное. Едва только я закончил говорить, как слово взял балтийский немец барон Розенберг[132]. От имени Немецкой прогрессивной партии он заявил, что они отказываются от какого бы то ни было режима благоприятствования или особенных правил по количеству представителей для немцев, ведь следует сохранить чистоту демократических принципов, а потому его партия согласна на вхождение в Народный совет на выставленных латышами условиях. Этой декларацией, естественно, были ошарашены, и среди латышей тут же заговорили, что тут балтийский барон вынужден напоминать германскому социал-демократу о его обязанностях перед демократией. Через несколько дней уже и в Берлине стало известно об этом инциденте, причем его передавали в искаженном виде, так что когда я 10 декабря совещался с членами Совета народных уполномоченных в Берлине, Ландсберг[133] спросил меня, правда ли, что я требовал для немцев и эстонцев равного представительства в эстонском парламенте. Так как с эстонцами я и вовсе не обсуждал вопросы их государственного устройства и никогда не выступал за безумие подобного чрезмерного представительства, я ответил попросту «нет». Лишь позднее мне стало ясно, что это касалось Латвии и вышеописанных событий. Ландсберг рассказал мне, что к нему в большом количестве поступают жалобы на мою линию поведения, слишком сильно ориентированную на балтийских немцев, так что я должен быть начеку и не позволять себе никаких промахов. С той поры фальсификации и подозрения не прекращались, они шли и с латышской, и с эстонской сторон и с привычным усердием ставились на обсуждение как в правительстве, так и на собраниях социал-демократической фракции в рейхстаге депутатом от СДПГ Давидзоном[134].
Это вмешательство немецких прогрессистов положило конец переговорам. Латыши теперь нашли лидера немцев, готового к уступкам. Этот барон Розенберг был недальновидным рыцарем удачи, который незадолго до этого прибыл из Петербурга. Ему самому в Прибалтике было искать нечего, он там никогда не жил, да и известен не был, однако относился к числу тех жадных до добычи и рыскающих всюду политических ландскнехтов, которые были тогда довольно распространенным явлением на Востоке. В Риге он примкнул к Немецкой прогрессивной партии, состоявшей из весьма посредственных людей, которые, естественно, во всем полагались на барона. Барона Розенберга вознаградили и портфелем
