. Воспоминания о юношестве Вильгельма Кюгельгена
[125] рисуют картину вполне патриархальной жизни. В первой четверти XIX в. со стороны прибалтийских помещиков последовала инициатива к проведению крестьянской реформы, которая привела здесь к отмене в 1817 г. крепостного права, о чем в остальной России тогда еще нечего было и думать
[126].
С 1885 г. из-за начавшейся тогда антинемецкой политики России балтийские помещики вынуждены были оборонять все более тяжелую позицию. Особенно насильственный характер русской революции на латышских территориях был следствием проводимой царскими агентами травли балтийских немцев[127].
Помощь балтийских немцев при кровавом подавлении революции 1905 г., которая в Латвии носила сильный антинемецкий отпечаток, только прибавила латышам оснований для ненависти, о мощи и дикости которой может составить себе представление только тот, кто сам видел ее проявления.
Балтийские немцы были не правы с исторической точки зрения, когда полагали, что могут еще долго сохранять прежнее свое положение. Из латышей, бывших народом поденщиков, постепенно выделилась весьма деятельная ремесленная и купеческая высшая прослойка. Из нее уже вышла и городская интеллигенция. Тем самым, если смотреть исторически, настал момент, когда должно было появиться латышское национальное самосознание. С этого момента насильственное господство высшего слоя, который насчитывал едва 10 % населения, было уже нельзя удержать. Теперь уже балтийским немцам следовало осознать момент – начать переучиваться. Ныне политика, направленная на взаимопонимание, стала уже исторически обусловленной необходимостью.
Встал и вопрос перераспределения земельных владений. В Курляндии и Лифляндии хозяйствовали экстенсивно – я уже писал об этом в 1-й главе. В Эстляндии едва ли было иначе, хотя тамошнюю ситуацию я по собственному опыту оценить не мог. Как-то я стоял с Сильвио Брёдерихом перед полем овса и только хотел сказать, что здесь косить не стоит, сюда только лошадей приводить, чтобы они паслись на поле, как он сказал: просто великолепный овес! Однако эта почва могла бы, само собой, дать еще больше, если бы в нее вкладывать побольше. Но не было никакого дренажа, скота мало, убогие, устаревшие машины, не было и химических удобрений – ну откуда же тогда быть хорошим урожаям. Раньше вполне можно было бы и обойтись и этим. Почти все поместья, по нашим понятиям, были исключительно большие, а для интенсивного хозяйства, которого требовал прогресс в агротехнике, для интенсивного развития были и вовсе очень большие. Земельная рента, как полагали хозяева поместий, была просто необходима с экономической точки зрения. Однако и из политических соображений без нее было не обойтись. Во всей остальной Европе понятие «безземельный» неизвестно
