Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности | страница 50



Эти люди не придавали особенного значения договору, заключенному с эстонским правительством. Когда же затем, примерно через две недели, деньги рассеялись, как пыль, они явились опять, чтобы добыть новые субсидии. Теперь они вновь настаивали на строгом исполнении договора. Так как, однако, даже виду не подали, что намерены отдать военное имущество, которое они полностью прибрали к рукам после отправки ревельского гарнизона, то никаких денег более не добились. Поначалу я планировал передать им оружие для вооружения армии, которую они собирались сформировать. Однако, учитывая такое развитие событий, от этого намерения я воздержался. К сожалению, из-за попустительства местных солдатских советов они все же смогли раздобыть несколько сотен винтовок. Первыми, в кого из них начали стрелять, были отступающие на родину германские ландштурмисты.

VIII. Солдатские советы

Как-то, еще задолго до германской катастрофы, я имел разговор с бывшим русским офицером. Будучи уроженцем Финляндии, он воевал против Германии в рядах русской армии, пережил крушение ее и позднее, после победы максималистов[96], бежал. Я спросил этого человека, как готовилось и проходило крушение армии, как исчезала дисциплина – в частности, он должен был мне рассказать, как же выглядели решающие события, то есть первый массовый отказ подчиняться приказам.

Этот человек воевал на фронте в Карпатах, потом был под Барановичами[97] и поведал примерно следующее:

«Тому, кто сам не пережил этот крах дисциплины, это может показаться каким-то неслыханным чудом. А теперь, когда все это уже осталось в прошлом, оно кажется мне чем-то вполне естественным, и я полагаю, что никак иначе и быть не могло. Солдату на фронте каждый день годами напролет приходится подавлять в себе сильнейший инстинкт, который только есть у человека, то есть инстинкт самосохранения. Таким образом, он постоянно борется против природы в себе самом. Он обязан эту природу подчинить. Однако природа никогда не сдается и за это мстит. В этом и заключается особый психологический феномен этой войны. Не так сложно преодолеть тягу к самосохранению на короткое время, особенно если оно заполнено другими действиями, в которых проявляются иные сильные инстинкты. Так, например, день сражения с частой сменой позиций, с яростными атаками пехоты и штыковыми боями развязывает в человеке тягу к уничтожению, которая очень быстро овладевает любым из нас, заставляя забыть обо всем прочем: голоде, усталости и угрозе смерти. После такого дня солдат, скорее всего, измотан, однако он остается в рамках дисциплины. Даже затяжную войну можно перенести, если она распадается на ряд отдельных маневров, а за днями убийственного грохота сражений следуют периоды полного покоя и безопасности. Представьте себе, что могли творить некоторые из войск Наполеона I. Были полки, которые беспрерывно участвовали в кампаниях аж 12 лет