. Целью моей политики было установление отношений между нами и прибалтийскими государствами, которые бы поставили их экономически и политически на нашу сторону, дав нам возможность защитить проживающих в их пределах наших соплеменников от населения и гонений.
При этом я, само собой, никогда и не думал пользоваться прежними инструментами германской политики на Востоке. Да это теперь было и невозможно – для продолжения политики с позиции силы в старом стиле не хватало незаменимой предпосылки: этой самой силы. Однако и теперь было столь же верно, как и прежде, что те взаимоотношения, к которым я стремился, не могут быть установлены и сохранены путем лишь задушевных бесед, они могут быть приобретены и укреплены лишь за счет целесообразного использования экономического превосходства, а оно в сравнении с этими странами все еще было за нами. Соответственно, я полагал, что задача моя заключается как в ликвидации прежней политики, так и в создании новой, где следовало бы использовать некоторые элементы старой. И если относительно цели и пути к ней я, таким образом, довольно быстро для себя уяснил, то вот насчет того, в каких условиях здесь придется работать, как поведут себя эти эстонцы и латыши, а также как долго вообще еще удастся оставаться здесь оккупационным властям, было совершенно неизвестно. В суматохе тех недель представления об этом менялись день ото дня, и именно это обстоятельство придавало моей работе последовательности, а ее результатам – испытание временем.
Первое, что казалось мне необходимым, это освобождение несправедливо арестованных местных жителей. Но при реализации этого я оказался между двух огней. Штаб армии и тайная полевая полиция были отнюдь не рады таким моим намерениям и пророчествовали смерть и пожары. Латышские же социалисты, напротив, требовали попросту открыть все камеры. 15 ноября, то есть на второй день моего пребывания на посту, я распорядился, чтобы все местные жители, арестованные из-за тайной или открытой пропаганды в пользу независимости своей страны, были освобождены в течение трех дней после поступления этого приказа, вне зависимости от выдвинутого против них судебного постановления. Националистическая пропаганда была приравнена к принадлежности к тем или иным союзам или к участию в собраниях, направленных на поддержку устремлений к независимости. Следовало также освободить всех тех, кто был арестован или оштрафован за социалистическую пропаганду или за работу в профсоюзах. Но освобождение было исключено для тех, кто был известен как приверженец большевиков и кто подстрекал к вооруженному восстанию; мне незамедлительно прислали документы об этих личностях. Были затребованы и документы относительно арестованных за криминальные преступления.
