.
Комендант хотел, чтобы я их зачитал. Однако я уговорил его сделать это самому, так как это вполне официальное извещение, – а затем я хотел сказать кое-что по этому поводу.
Итак, капитан фон Клитцинг взял слово. Когда он сказал, что с сегодняшнего дня, было И ноября, вступает в силу перемирие, начались было выкрики «Браво!». «Подождите с этими “Браво!”, – сказал комендант, – пока не узнаете обо всем полностью!»
И затем пошли условия. Очищение занятых территорий – а также выдача орудий, автомобилей, локомотивов, железнодорожных вагонов.
Комендант взял паузу и взял следующий листочек.
И вот он нашел: выдача субмарин и военных судов, оккупация Эльзас-Лотарингии, Пфальца и Рейнланда.
Теперь уже «Браво!» никто не кричал. Во всем зале воцарилось унылое молчание. Ни звука, ни протестов, ни вздохов облегчения – только молчание, а на лицах такое выражение, что нельзя понять, какое именно. Вероятно, то было проявление полного упадка духа, который оказался довольно далеко от настоящего и пытался обрести себя где-то в прошлом. Конечно, теперь он мог быть только в прошлом; ведь у кого бы хватило присутствия духа в такой момент задуматься о будущем? Я так часто думал об этом, и тем чаще, чем темнее становились перспективы. Однако даже самые мрачные опасения близко не соответствовали таким условиям перемирия. Я сказал собранию пару слов, произнес то, что только можно сказать в таком положении, – что условия мира делают особенно необходимой дисциплину, что по сравнению с такой всеобъемлющей бедой личные затруднения попросту мелки и незначительны; затем собрание разошлось.
Между тем движение охватило и сухопутные войска, стоявшие в Либаве. Уже на первом собрании присутствовали несколько пехотинцев, а на это, второе, явилось сразу несколько рот. Губернатор генерал-майор фон Ледебур попросил вызвать меня и обсудить со мной положение. Он считал, что может положиться на кандидатов в офицеры, которые разместились на квартирах поблизости от порта. Их было около 250 человек. Я посоветовал ему не доводить до сопротивления, а без проволочек согласиться на требование образования солдатского совета, если оно будет высказано. Так и произошло. Собрание гарнизона избрало солдатский совет, который, к сожалению, не выдвинул столь же понимающего и надежного лидера, какой был у матросов в лице Пикарда. Я принял участие в этом собрании, однако люди, пришедшие там к руководству и до сих пор остававшиеся совершенно вне политики, с самого начала вызывали у нас недоверие. На них явно оказывали влияние те радикалы, которых сначала было непросто вычислить. Они ставили перед собранием пеструю солянку сумасшедших требований самого специфического рода и собирались установить диктатуру солдатского совета. Лишь с большим трудом, преодолевая немалое сопротивление, я сумел этому помешать.
