Кроме того, крупное помещичье хозяйство имело и еще одну миссию, будучи экономическим образцом, на который должны были равняться крестьяне. При этом последние в рамках сельскохозяйственных объединений и кооперации работали к совместной выгоде, что приводило к установлению дружественных личных связей. Я считаю, что задолго до войны мы в Прибалтике уже находились в мощном процессе перехода от экстенсивного к интенсивному хозяйствованию и что приведенная оценка – "не было никакого дренажа, скота мало, убогие, устаревшие машины, не было и химических удобрений” – скорее всего, еще могла быть верной применительно к тем или иным местностям в Курляндии, однако и там все быстро менялось, а уж в северной Лифляндии и Эстляндии ситуация была абсолютно иной. То же, что делали “Лифляндское экономическое сообщество взаимной пользы”[238] под руководством Эриха фон Эттингена и Макса фон Сиверса, а также аналогичная организация в Эстляндии, не стыдно сравнить и с тем, что было в самой Германии. После того как выяснилось, что при дешевых русских тарифах более конкурировать с российским зерном из глубины империи на экспортных рынках нельзя, прошла мастерская переориентация на луговые культуры, на разведение отборных пород скота и на коневодство для поставок в армию. Кроме того, пусть и помимо прочего, серьезно занялись и мелиорацией. Если сегодня по политическим и шовинистическим мотивам, которые совершенно противоположны здоровому экономическому развитию, в Прибалтике крупные поместья обращены в руины, то латышскому и эстонскому народам придется заплатить за это разрушением своих же предприятий. И это еще более вводит в заблуждение, нежели если бы латыши и эстонцы, обретя свои независимые государства, не продолжали бы вражду с нами, а предоставили нам то, чего мы требовать были вправе и даже обязаны.
Вы цитируете ход мыслей Ройсснера: "Мы себя вам, латышам, не навязываем. То, что вы провернули 19 ноября, это – ваши игрушки^ не наши. Наши же интересы ограничиваются тем, чтобы в созданных вами обстоятельствах сохранить наше культурное наследие и иметь возможность работать в условиях безопасности и правопорядка. Далее наши интересы не распространяются, причем они всегда были именно такими. Господствует ли здесь Россия, закрепится ли здесь Англия, или же останется республика – это всегда будет нашей единственной целью”. Конечно, это не назовешь пламенной любовью к Латвии, нет, это политика холодного расчета. Однако откуда же могла возникнуть любовь? Если бы мы и захотели ее продемонстрировать, то латыши бы нам не поверили – и правильно бы сделали! “Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!”
