В правительственный квартал я не смог попасть. Там вовсю полыхало восстание. Как-то раз я попытался это сделать, но оказался в районе, полностью забитом массовыми демонстрациями. А они сменяли одна другую. Утром спартакисты заполнили улицы, их вожаки кричали: «Эберт, Шейдеман!» – а масса отвечала: «Долой, долой!» Вожаки опять: «Роза Люксембург!» – а масса: «Ура, ура!» Через пару часов умеренные социал-демократы обратились за помощью к войскам, которые тут же встали защитной шеренгой вокруг правительственных зданий. Так что исход борьбы склонялся то в одну, то в другую сторону. В этих демонстрациях не было ничего преступного, они не представляли опасности. Можно было спокойно смешаться с толпой спартакистов и дискутировать с ними, послушать яростные оправдания, но уж никак не оскорбления. Военных же там и вовсе почти не было. В правительственных зданиях были лишь несколько сотен добровольцев-защитников. Там особенно много стреляли. Однако в эти дни куда более правительство защищали не оружием, а призывом верных правительству социал-демократов к массовым демонстрациям. При попытке пробраться в иностранное ведомство со стороны Тиргартена я встретил доктора Давида, который тогда был главой нашей дипломатии[184]. Я изложил ему свою проблему: требование Латвии о защите, варианты расселения, вопрос о займе. В ходе этого мы прогуливались в Тиргартене. А там обстановка была не очень-то мирная. Из здания рейхстага стрекотали пулеметы, причем в опасной близости от нас. Кроме нас двоих не видно было ни одного человека. Нам обоим, по всей видимости, все это было очень неприятно, однако никто не хотел быть первым, кто обратит внимание другого на эту опасность. Поэтому мы продолжали свою прогулку. Однако, когда в дерево всего в нескольких шагах от нас с треском ударил выстрел, мы молча повернули в город и были рады, когда вышли на Виктория-штрассе. Мы вместе разыскали министра иностранных дел фон Брокдорфа-Ранцау[185], жившего неподалеку, и я изложил свои просьбы и ему, а он дал мне понять, что переговоры о предоставлении займа могут быть продолжены. Он же будет содействовать рассмотрению и решению этого вопроса в Совете народных уполномоченных.
Между тем в Берлине постепенно стало спокойнее. В эти дни из Киля прибыл и Носке, которого я как-то днем встретил в заведении у Фридрихсена[186]. Беспорядки в Берлине замедлили отправку подкреплений нашим войскам, ведь предназначенную изначально для нас дивизию, развертываемую на западе Берлина, были вынуждены привлечь к восстановлению порядка в столице страны. Но с этим ничего было поделать нельзя: Берлин был важнее Риги. Вскоре правительство вновь смогло приступить к работе в полном объеме, а у меня появилась возможность доложить народным уполномоченным об обстановке. В обоснование моих запросов мне пришлось особо подчеркнуть ту опасность, которую представляет собой продвижение большевиков к границам рейха. Германское правительство могло лишь поддержать предлагаемые мною мероприятия, которые оно полагало мерами по защите границы на востоке. Освобождение Латвии, ее политическая переориентация в нашу пользу при этом были лишь побочными целями, которые естественным образом вытекали из необходимости прочного и последовательного обеспечения безопасности на востоке.
