.
Мы приняли решение оказывать сопротивление имеющимися силами до тех пор, пока это вообще возможно. Затем, если нам придется уступить под напором, войска должны отходить на рубеж р. Виндавы, а мы остановимся в Либаве. Я же хотел еще раз съездить в Берлин, чтобы ускорить прибытие добровольцев.
Жизнь в Митаве была ужасной. Началась оттепель, а дороги занесло грязью сверх всякой меры. Меня осаждали беженцы, не давая мне ни секунды покоя. Довольствие было плохое. Буркхард мне раньше всегда хвалил «уютную Митаву». В сочельник и ночью после него я составил себе об этом уюте совершенно особое представление. Никакого порядка в работе ведомств не было. Никак не могли разместить всех служащих, так что они слонялись без дела. Мой ординарец, которого я выслал вперед с багажом, все никак не прибывал, а когда он наконец явился, этот неудачник растерял все, буквально все. Теперь у меня были только одежда и белье, которые были на мне вечером при отъезде из Риги. Однако, несмотря на эти мелкие личные неудобства, дела политические приняли весьма многообещающий оборот, и, когда мы справились с этой ситуацией, они и вовсе забылись.
4 января я пригласил к себе Уллманна для переговоров. Уже на совещании днем ранее о вопросе расселения говорили с военной точки зрения. Однако же я уклонялся от этого, ведь такое тонкое дело я не хотел обсуждать при столь серьезном раздражении. Я перевел разговор с Уллманном на финансовые вопросы латвийского государства. Они теперь были во все более дурном состоянии. Однако только оплата нынешней военной защиты требовала ежедневно крупных сумм, которые должны были и еще чудовищно возрасти, если бы действительно прибыла столь страстно желаемая и обещанная помощь. Могут ли быть в полной мере возложены эти затраты на латвийское государство – об этом еще предстояло заключить соглашение, а для этого я нуждался в инструкциях и полномочиях от германского правительства. Даже если мы будем поначалу нести бремя оплаты германских вооруженных сил, но ведь оставались еще и затраты на ландесвер, который являлся чисто латвийской организацией и делом только этой страны. Кроме того, было еще и содержание администрации. Молодое государство тут же отяготило себя довольно большим штатом чиновников, для которых после утраты значительной части территории осталось не так-то много работы, однако платить им все равно надо было. Собственных же доходов правительство почти не имело; оно было ввело пару налогов, которые могли бы дать ему некоторые средства, если бы не была потеряна Рига. Остатки страны, которыми оно теперь могло распоряжаться, вскоре превратились в узкую полосу прибрежной территории, которую нельзя было всерьез полагать источником налоговых поступлений. Все это Уллманну было известно наверняка еще лучше, нежели мне, так что ничего нового я ему не сказал. Я спросил его, как он относится к финансовой помощи со стороны Германии. Он ответил, что это зависит от условий. А вот об этом уже я мог сказать не так много, ведь я даже не знал, а сможет ли рейх вообще выделить Латвии заем. Я знал лишь, что незадолго до этого правительство предоставило кредит литовскому правительству в 130 миллионов
