Он действовал в одиночку, утверждает Штерн. В советника немецкого посла стрелял случайно, это мог быть любой другой. Вы же знаете, этнографический факультет там совсем рядом, повторяет он снова и снова, а я там учился. И все в том же духе, Штерн все сваливает на случайность. Да, случайность.
Если все управляемо, если все по плану, если даже пятилетка индустриализации выполняется за четыре года, если любой другой план в этой стране осуществляется вот так же, наспех, вкривь и вкось, тогда случайность – это примета времени, это знак. Стреляя в кого придется, Штерн хотел подать знак.
Штерн не защищается, единственное, что он хочет защитить, – это суверенность собственной воли, он возражает обвинениям, возражает возражениям, он теряет нить, или это только кажется, ибо и в нас нет уверенности, вправду ли то, что мы способны сегодня расслышать оттуда, происходило там на самом деле.
Случайность, случайность, говорит Иуда Штерн. Протест, протест, будет твердить годом позже Ван дер Люббе.
Между «сейчас» и «тогда» завеса столь плотная, что я уже начинаю сомневаться, вправду ли Штерн стрелял. И тут он поворачивается к Крыленко и спрашивает:
– Так когда вы отправите меня в мир неорганизованной материи?
Его старшая сестра Мария, из Ленинграда, вызвана в качестве свидетеля. Прокладывая путь через судебный зал, она ищет глазами брата не там, где надо, а в первом ряду среди публики, словно не понимает, кто здесь обвиняемый, она в этом зале явно заблудилась. Присутствующие ощущают дыхание семейной драмы. Разом повисает тишина. Сестра плачет. Когда наконец она выходит куда положено, Крыленко подает ей стакан воды. Все ждут, публика безмолвствует. Всхлипывая, она начинает рассказывать о брате, о его детстве, о его жизненном крахе. Он вечный неудачник. Был плохим учеником и плохим братом. Еще ребенком всегда был злюкой.
Корреспонденты сообщают о слезах Марии, о тишине в зале, о взгляде Иуды. Штерн сидит на скамье подсудимых и не сводит с сестры глаз. Мария плачет, продолжает говорить. На революцию он опоздал, в университете палец о палец не ударил. На фабрике тоже работать не хотел. Револьвер у ее мужа украл. Страну Советов никогда не любил. Всегда за границу хотел, все еще плача, говорит она.
Читаю протокол и чувствую, как иссякает мое терпение. Она плачет оттого, что правду говорит, или оттого, что вынуждена лгать?
Мария ненадолго пережила Иуду, но в ее смерти он неповинен. Ее смерть оказалась случайностью. Ей предстояло вместе с мужем, у которого Иуда выкрал револьвер, отправиться в Америку по линии советской Торговой палаты, надо было пройти медицинское обследование, после которого она и умерла. Ее муж отправился в Америку один, выполнил там свое задание, а через пять лет был арестован как американский шпион и расстрелян. Связаны ли эти события с делом Иуды Штерна, неизвестно. Оба сына, которых, никто не знает почему, зовут точно так же, как моего отца и его брата, Мирон и Виль, сгинули в невесть каком из безымянных детских домов.
