Кажется Эстер | страница 75
Васильев на суде отвечает коротко и ясно, держится чуть ли не геройски. Эта его решимость даже вызывает уважение у публики. Немецкие журналисты, все еще не остыв от юбилея Гете, называют его «Мефисто». Штерн был моим орудием, заявляет Васильев, не будь его, нашелся бы кто-то другой. Васильев – мозг, Штерн – рука, Васильев – кукловод, Штерн – марионетка, Васильев – опасный враг, Штерн – его безвольный пособник, так это описывается во всех советских газетах, и зарубежные корреспонденты это мнение разделяют.
Он действовал по поручению «третьих лиц», утверждает Васильев, что должно убедить Крыленко и всех присутствующих, будто преступление готовила контрреволюционная организация, которую Васильев не выдает, ибо считает себя человеком чести. Но тот же Васильев повторяет обвинения Крыленко почти дословно, будто он их долго заучивал, и Крыленко внимает ему с уважением, словно Васильев достойный, мужественный противник, чью силу нельзя не признать.
Пока Крыленко ведет допрос Васильева, Штерн выглядит совершенно подавленным, сообщают корреспонденты, он уже подписал все признания: да, я намеревался, да, Васильева знаю, да, посла, да, обострение отношений, да, войну, да, да, да.
Но когда Штерну предоставляется слово, пока что для установления формальностей, он медленно поворачивается к публике, тяжелым взглядом обводит зал и взволнованным голосом четко произносит: он отказывается от своих показаний на следствии, потому что во время следствия с ним обращались «не на европейский манер». Подобного никто не ожидал, на миг, опешив, замирают все – обвинитель, судья, сообщник Штерна. Штерн отрицает все обвинения, отказывается от прежних показаний, от своих подписей под протоколами, от признания вины.
Зарубежные газеты поднимают шум по поводу «неевропейских манер» следствия, все понимают, что имеются в виду пытки, но самого этого слова я нигде не нахожу.
Если «третьими лицами», по заданию которых действовал Васильев, были органы госбезопасности, тогда понятно, почему Крыленко вполне устраивало подобное распределение ролей: Васильев должен был изображать сильного, несгибаемого врага, подтверждая своей стойкостью серьезность обвинения, он и выступал в обличье врага, одного из многих врагов, схваченных органами, он-то и был в этом смысле настоящей марионеткой, орудием в руках организаторов этого показательного процесса. Скорее всего, и Штерн тоже имел свое задание: быть агентом, таким, каким его представлял себе мой дедушка, этаким несчастным недотепой, Ван дер Люббе. Но Штерн не послушался или не сумел, оказался неспособным проявлять послушание. Быть может, он сознательно нарушил предписанные ГПУ правила. Или он действовал один?
