, «Возвращение Товия». Моего мужа зовут Тобиас, я и имя-то это знала только в немецком варианте, даже не подумав вспомнить «Тевье-молочника», роман Шолом-Алейхема, а он ведь тоже Тобиас, и мюзикл «Fiddler On The Roof»
[21], он же «Анатевка».
Оставались еще Зигмунд и Хела. Да, вот и вот, Анна повернула ко мне экран, и я увидела death records, два свидетельства о смерти из мемориала Яд Вашем. Может, я для того только и поехала в Варшаву, чтобы принять из рук Анны эту интернет-находку: Зигмунд Кржевин, родился в Калише, во время войны находился в Варшаве, депортирован в Люблин, расстрелян в 1943-м. Хела Кржевина (Хаммер), родилась в Калише, во время войны находилась в Варшаве, депортирована в Треблинку, дата смерти – август 1942-го.
Мне бы еще дом мой найти, торопливо перебила я Анну. И тут вдруг все тягуче поплыло, как в замедленной съемке. Stara Warszawa, Анна показала мне сайт, Варшава довоенных лет. Вот фотография улицы Чепла, правда, это не та часть, которая вам нужна.
Зайдите лучше к Янеку, сказала Анна, у него есть всё.
Ян Ягельский, господин лет семидесяти, если не старше, приветствовал меня с расточительной галантностью джентльмена давно минувшей поры. Он проводил меня в просторную комнату Zydowski Instytut Historyczny[23]: массивные шкафы с толстыми стеклами, столы на львиных лапах, стулья темного дерева, полки с сотнями папок. Я ищу дом 14 по улице Чепла, сказала я и вкратце поведала свою историю. «Чепла! – обрадовался Янек. – Я же там совсем рядом живу, это был бедняцкий район». Он достал с полки папку с надписью «Район Миров» и стал показывать мне фотографии тех мест. Он цитировал Арагона и что-то бормотал себе под нос на смеси французского, русского и польского. Потом внезапно распрямился, словно намереваясь оказать мне особую честь, и сказал: «Вот она. Вот фотография».
Люди, много, очень много людей на улице, кто-то пугливо оглядывается, будто меня надо опасаться, будто я и есть фотограф, если не кто похуже. Еврейские звезды. «Вот этот дом. Вам посчастливилось, – говорит Янек, – одна-единственная фотография».
Я вдруг перестаю понимать, как могла вообразить, будто меня лично эта участь миновала бы. Где-то в глубине души я знала: все мои польские родичи погибли, братья и сестры Озиеля, его мать, Зигмунд, Хела, семья Хелы, а как иначе, вот только я никогда, никогда о них не думала.
– В чем посчастливилось? – спрашиваю у Янека.
– Я эту фотографию на eBay раздобыл, – отвечает он. – В последнее время это очень продуктивный ресурс, люди, на старости лет, предчувствуя уход, или их дети выставляют на продажу сотни новых фотографий, этот снимок я купил у бывшего военнослужащего вермахта за семьдесят евро, вполне божеская цена.
