В 1915-м, когда Озиель спешно покинул Варшаву, его мать и его сестра Мария там остались, я никогда об этом не думала, но в голове как-то сама собой всплыла, постепенно все заполнив, одна фраза: «Когда Озиель в 1939 году умер, мы в Варшаву его матери ничего не стали сообщать, ей был уже девяносто один год». А вслед за этой фразой выплыла другая: «Мы ведь отправляли в Варшаву посылки, еще и в 1940-м, потом их уже не принимали». Сколько же лет обе эти фразы сидели во мне, пока я их не услышала?
Мы отправляли им посылки. Ощутив все гордое величие этой простенькой фразы, я не переставала думать, что бы такое мы могли тогда из Киева в Варшаву посылать, и можно ли было там, в Варшаве, летом 1940-го еще есть кошерное, и можно ли было тогда есть кошерное моим родичам в Киеве, и как вообще в Киеве было насчет кошерного, и какое это уютное, теплое, пушистое словечко – «кошерное», и насколько еще в 1940-м это было важным, ведь еда – это главное, а еще я думала, что с нашим еврейством все обстоит точно так же, как с этими посылками, в которые теперь уже и не заглянешь. Говоришь «еврейское» и даже не знаешь, чем наполнено это слово.
Улицу Чепла я нашла на карте гетто. По этой карте нарисовала себе собственный план. Шесть вертикальных линий, шесть горизонтальных, и во второй полоске снизу, где-то посередке, поставила крестик: вот тут должен быть наш дом, ул. Чепла, 14.
Было холодно. Почему я всегда путешествую зимой? Застройка довольно беспорядочная. Мой путь через гетто: супермаркет, офисное здание, фитнес-клуб, отель «Вестин», магазинчики, парикмахерский салон, интернет-кафе, булочная, потом вдруг руина неизвестно каких времен, еще отель. Кто проживает во всех этих отелях?
Снова и снова проходила я улицу Чепла из конца в конец, туда и обратно. Разумеется, я заранее предчувствовала, что от моих мест ничего не осталось, но, одержимая манией поиска, снова и снова брела то туда, то обратно, словно маятник, измерительный прибор, словно само время, неостановимое и равномерное, словно этим своим маятниковым ходом я совершаю некий ритуал, нащупывая и угадывая его смысл в надежде уловить очертания былого, его контуры. В одном месте на меня дохнуло хлебной выпечкой, в другом – пластмассовым теплом перегревшихся интернет-контактов, я могла бы зайти в кафе или закусочную, выпить чаю, съесть пирожков, вообще хоть как-то пожить, но я снова и снова ходила взад-вперед. Ходила туда-сюда как заведенная, веря, что вот-вот из-под земли вырастут старые дома и прошлое явит мне свой лик – хотя бы из уважения к моему безрассудному, бессмысленному упорству. Но, видно, я настрадалась недостаточно.
