Я хотела в Варшаву, ту, что тогда была городом Российской империи, а ныне находится в ЕС. Между Варшавой тогдашней и нынешней – руины одного из самых разрушенных городов Европы. Я хотела туда, пусть лишь для того, чтобы вдохнуть тамошнего воздуха.
Я, та, для кого родным языком был русский, ехала из Германии в еврейскую Варшаву моих родичей, в Polen, в Польшу, и мне казалось, оба моих языка, русский и немецкий, делают меня представителем оккупационных властей. Потомок борцов с немотой, я ехала в полной боевой готовности, но совершенно немая, не владея ни одним из языков моих предков – ни польским, ни идишем, ни ивритом, ни даже языком глухонемых, ничего не зная ни о еврейских местечках, штетлах, не ведая ни одной молитвы, я была новичком во всех предметах, в которых мои предки видели и обрели свое призвание. С помощью своих славянских языков я пыталась угадать в себе польский, подменяя знание наитиями, но Польша оставалась глуха, а я была безъязыка.
Генрих Шлиман свою Трою поначалу просто не заметил – копал слишком глубоко. Я отправилась в Варшаву, которая существовала две эпохи назад. Чтобы разглядеть хоть что-то, надо было научиться не замечать развалины, что пролегли между мной и былой жизнью столетней давности.
Стоит произнести два слова – «Варшава» и «евреи», – и все тут же начинают говорить про гетто, словно это такая математическая формула: Варшава + евреи = гетто. «Гетто», – говорят историки, «гетто», – повторяют мои друзья, «гетто», – нудит интернет. Я пытаюсь поплакаться на это в интернете, словно интернет – стена плача для неверующих, но и там натыкаюсь на стены многочисленных гетто. Я пробую сопротивляться, хоть и повторяю без конца, что гетто, конечно, это самое важное, но я-то разыскиваю следы своей семейной истории, которая начинается гораздо раньше, моя бабушка родилась в Варшаве в 1905-м, а мой дед до 1915 года вел там школу для глухонемых, вот же в чем дело. Но мой собеседник, мой визави – историография Варшавы в лице ее всеведущих адептов в интернете и в исторической науке, – пользуясь явным численным превосходством, твердит одно: «гетто». Гетто здесь! Гетто там! Куда ни глянь – всюду гетто! Сверкая своей броней, они ослепляют мой разум. И в итоге я сдаюсь. Да, моя бабушка тут родилась. В самой сердцевине. Давайте скажем, что в гетто. Хотя в 1905-м никакого гетто там не было, и сейчас тоже нет. Там, где когда-то было гетто, сегодня высятся банки. И все-таки гетто – оно повсюду.
