Мой дедушка был сельхозработник, животновод. Что он думал про эти бараки? Я все еще силюсь распознать его в этих вереницах глаз. Пытаюсь за глазницами угадать лица. Но здесь можно только считать. А я счетовод никудышный. Понятия не имею, что и как надо сложить, что и к чему прибавить, чтобы нормальное лицо получилось, чтобы человека можно было узнать.
У всех только эти глаза.
Еще повсюду должна быть грязь. Я читала. Смерть – это еще и зловоние. Но я никакой вони не чувствую. Вообще никаких запахов. И не слышу ничего. Только вижу. Да они же призраки, духи. Правда и то, что не все люди хорошие. Надо бы различать. Только зачем, когда все они уже здесь.
Я ищу моего дедушку. Я приехала забрать его отсюда. Я знаю, он весит всего 49 килограммов. Только по этой примете его не отличить. Таких, кто бы весил больше, тут не найти. Думаете, образ неподобающий? Не беспокойтесь. Он вполне уместен. Концепция оформительского решения нашей экспозиции воздает должное масштабу и характеру катастрофы подобающим образом.
Впору сказать: невыносимо. Это невыносимо. Но для невыносимого, по идее, нет слов. А если слова способны это вынести – значит, выносимо?
Мы всё еще стоим на пороге. Здесь все подобающе, бараки, вес, глаза. Ведь кто-то, наделенный соответствующим чутьем, должен был все это продумать, расчислить пропорции. Животновод? Архитектор? Оптик?
Что я вообще здесь делаю? Что меня сюда привело? Этих людей лишили всего, так все говорят, и я говорю то же самое. А я стою на пороге, через который переступает и палач.
Мой дедушка сидит в этом бараке. Дает ли это мне какие-то особые права? И что это – приглашение? Извинение? Миссия? Меня не катапультировало в прошлое. Это все происходит сейчас. Когда, где и с кем это происходит – не имеет значения.
Так кто я здесь? И позволительно ли мне смотреть на все это?
Мой муж говорит: ты внучка, тебе можно.
Мой отец говорит: у тебя трудная задача.
Мой брат говорит: искать, искать и искать.
Моя мать говорит: у тебя каша в голове, но доброе сердце.
Моя подруга говорит: «Война и мир» тоже на двух языках написана, языком войны и языком мира.
Мой ангел говорит: еще будет продолжение. И дует в трубу.
Мой дедушка молчит и улыбается.
А я остаюсь там, где стояла: на пороге. В этом бараке мне дедушку не найти. А я так надеялась, что он помашет мне рукой и шепнет: я здесь, здесь, вот он я!
