Когда меня уже почти с головой затягивает в воронку, гудки вдруг обрываются, и я слышу издали женский голос. На бойком австрийском он что-то мне сообщает и тут же кладет трубку. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять: это был не автоответчик.
Вообще-то, я клиент. Дама на том конце провода представляет сферу услуг. Мною востребована услуга, а работа дамы состоит в том, чтобы эту услугу мне оказать. Я успела разобрать только самый конец фразы, которую протараторила дама: «…никто не отвечает». Она не оставила мне ни единого шанса поинтересоваться, как понять, что мне никто не отвечает, если она при этом со мной говорит.
Набираю номер снова. Долгие гудки, потом голос все той же дамы. Она опять выпаливает свою до блеска отполированную фразу. Но теперь после ее «…никто не отвечает» я все-таки успеваю быстро спросить: а почему собственно? На экране монитора у меня в графе «Маутхаузен» высвечено шесть контактных лиц, но все они, оказывается, находятся не в Маутхаузене, а в Вене, в Министерстве внутренних дел, и сейчас должны работать. Сейчас обед, уведомляет меня дама. До обеда еще девять минут, возражаю я. Вернее, вру, потому что минут уже только семь. Они едят не строго по часам, парирует дама. Так мне позвонить через час? Попытайтесь. Мне даже в голову не приходит спросить у дамы, почему она сама не может со мной поговорить, раз уж она все равно со мной разговаривает. Что же это работа с людьми делает?
Кто устал, кто жил вдали,
Темною пришел дорогой.
Золотое Древо Бога
Бродит соками земли.
Георг Тракль[47]
Моего деда Василия Овдиенко я запросто звала дедушкой Васей, а все остальные – только дед Вася, считая, что уменьшительно-ласкательное «дедушка» ему не подходит. Когда в 1982 году из своего военного странствия он снова вернулся в лоно семьи, он принес с собой свой сад. Это было чудо, счастье, нормальная жизнь. У всех вокруг был свой сад, своя «дачка», клочок земли в шесть соток или своя бабушка в деревне, у всех, только не у нас. Все, у кого водились хоть какие-то деньги или кто работал в НИИ с солидно звучащим названием, рядовые функционеры, продавщицы, инженеры, врачи, строители – уж эти-то особенно, – у всех имелись дачи. Только не у нас. То ли по бедности, то ли от неспособности к приобретательству, но я думаю, это было проклятие книг. Книг у нас были тысячи, они стойко перенесли все переезды, и если у нас в квартире еще можно было дышать, то лишь благодаря друзьям-приятелям, которые, одалживая книги почитать, никогда их не возвращали. Мы обречены жить с книгами, думала я и мечтала о бабушке в пестрой косынке, с мозолистыми, черными от земли руками, у которой яблони в саду и клочок земли, где росли бы мои, только мои цветы. Возможно, так действовала сила тяготения моей аграрной страны, истинную сопряженность с которой ощущаешь, лишь имея свой надел земли. Мне бы хватило и розы на маленькой планете, я бы за ней ухаживала, жертвуя ради нее даже сном, я бы только ради нее и жила на свете, как Маленький Принц. Но у нас никого не было, кто ради нас жил бы в деревне, земли у нас не было ни клочка, так что мы просто делили одну-единственную планету со всем остальным человечеством. Мама преподавала, отец писал, а балконные цветы не дарили мне утешения.
