После его дебюта в Карнеги Холл 19 марта 1922 года рецензенты отмечали: «После начала концерта мы очень быстро поняли, что перед нами артист огромного темперамента и исполненного тонкой поэтичности волнения». Критики особенно отмечали красоту звука Полякинской кантилены. Так критик Макс Смит писал: «Его игра обладает качествами гораздо более редкими в наши дни, чем отточенное совершенство техники. Полякин не только совершенный скрипач, но и темпераментный музыкант, художник тонкого вкуса, что он убедительно доказал в «Чаконе» Витали-Шарлье и в Концерте ми-минор Мендельсона, исполненном с такой художественной выразительностью, которой в наше время если кто-нибудь обладает, то лишь немногие». Из Нью-Йорка Полякин едет в Мексику, где его концерты проходили с огромным успехом.
И всё же Полякин не остался в Западном полушарии, а, как уже говорилось, в 1926 году (по сведениям полученным от моего отца, жившего в Москве с 1921 года, Полякин приехал первый раз в Россию, но переехал, то есть вернулся окончательно в 1927 году (эту дату указывает также «Электронная Ерейская Энциклопедия» – 1927 год), хотя дочь Полякина, Фрида Мироновна, моя соученица ещё по ЦМШ, а позднее и по Консерватории, настаивает на дате возвращения артиста – 1926-м. Поначалу он начал жить в Ленинграде, где ему предоставили место профессора Ленинградской Консерватории. Его концерты в Москве, Ленинграде и других городах становятся большим художественным событием. Теперь он встретился с совершенно новой публикой и новыми условиями жизни, о которых до тех пор не имел представления. Для меня остаётся всё же загадкой, почему Полякин не последовал примеру своих соучеников по классу Ауэра – Хейфеца, Эльмана, Цимбалиста и не остался в Америке развивать свой успех первых выступлений перед американской публикой, хотя и избалованной большим количеством европейских знаменитостей, съехавшихся в Нью-Йорк после Первой мировой войны, но всё же безоговорочно признавшей уникальный исполнительский талант молодого артиста.
Программы Полякина после его первых лет по возвращении в Россию, не делали никаких «скидок» на порой малопросвещённую публику. Он исполнял «Чакону» Баха для любых аудиторий и слоёв публики – рабочих, солдат, любителей музыки в маленьких «периферийных» городах. Его искусство покоряло все слои новой публики и доходило до их сердец. В этой связи вспоминается забавный рассказ Натана Мильштейна из его книги «Из России на Запад» об исполнении им на какой-то фабрике в обеденный перерыв «Чаконы» Баха. Едва он начал играть «Чакону», как публика в зале немедленно устремилась к дверям. Он прекратил игру и сказал: «Уходите все, кто не хочет слушать!» Кто-то из публики крикнул ему в ответ: «Ушли бы, да двери закрыли!». Такова была ситуация с исполнением серьёзной музыки для неподготовленных слушателей до 1925 года. После 1925 года Мильштейн и Владимир Горовиц уехали по разрешению Луначарского в Европу, как официально считалось «для продолжения своего образования и совершенствования мастерства». Всё это не могло относиться к искусству Полякина. Это было действительно какое-то чудо, что столь высокохудожественное искусство доходило до всех слоёв публики везде, где бы ни выступал артист. Нужно сказать, что такие артисты и музыканты как Г. Г. Нейгауз, Л. М. Цейтлин, молодой тогда ассистент А.И. Ямпольского – И.М.Ямпольский писали о его выступлениях восторженные отзывы – Цейтлин и Нейгауз были даже свидетелями дебюта Полякина в Павловске в 1909 году. Они могли оценить сполна тот путь к совершенству, который прошёл Полякин за прошедшие годы как в России, так и на Западе. Возможно, артисту не пришёлся по вкусу стиль жизни, господствовавший тогда в Америке – культ техники во всех областях человеческой деятельности, огромное количество концертов, которые должны были давать самые знаменитые виртуозы, – всё это едва ли вызывало симпатии артиста и не утверждало в желании остаться в Нью-Йорке, чтобы начинать жизнь сначала. Могли быть и другие причины. В действительности Полякин был «продуктом» культуры России, а не Америки, что возможно и стало главной причиной его возвращения в Россию. Его талант и исполнительская манера были настолько уникальными и действительно ни на кого не похожими, что это всегда отмечалось наиболее эрудированными и проницательными критиками.
