– Но она разнесёт эту новость по всей округе, да ещё и преувеличит! Вы же знаете, какова миссис Велвин-Фостер. В какой бы приход она ни пришла, всегда старается найти что-нибудь порочащее священнослужителя, а потом пересказывает всё слово в слово епископу. Я не хочу плохо о ней говорить, но она и право…
Поняв, что на самом-то деле она хотела говорить плохо о миссис Велвин-Фостер, Дороти замолчала.
– Она отвратительная женщина, – спокойно заметил Пастор. – Так что из того? Кто-нибудь когда-либо слышал о жене благочинного, которая бы не была отвратительной?
– Отец, кажется, я не способна открыть вам глаза на то, как серьёзно положение дел! В следующем месяце нам просто не на что жить. Я даже не представляю себе, откуда взять мясо завтра на обед.
– Ланч, дорогая. Ланч! – сказал Пастор с ноткой раздражения. Мне бы очень хотелось, чтобы ты оставила эту отвратительную привычку, свойственную низшим классам, называть полуденную трапезу обедом!
– Ну тогда – на ланч. Откуда мы возьмём мясо? Я не могу просить Каргилла ещё об одной уступке.
– Иди к другому мяснику! Как там его зовут? Солтер! А на Каргилла просто не обращай внимания. Он знает, что рано или поздно с ним расплатятся. Боже милостивый! Я не понимаю, из-за чего вся эта суета? Что, никто не задолжал торговцам? Я абсолютно чётко помню… – Пастор слегка расправил плечи и, взяв в рот трубку, посмотрел вдаль. Продолжил он тоном более задумчивым и благожелательным, – я абсолютно чётко помню, что, когда я был в Оксфорде, мой отец не оплатил свои оксфордские счета более чем тридцатилетней давности. Том (Том был кузеном Пастора, баронетом) задолжал семь тысяч до того, как вступил в наследство. Он сам мне это рассказывал.
При этих словах Дороти оставила последнюю надежду. Когда отец начинал рассказывать о своём кузене Томе и о том, что происходило, когда он был в Оксфорде, с ним ничего невозможно было поделать. Это означало, что он погрузился в своё воображаемое золотое прошлое, где такие плебейские вещи, как счета от мясников просто-напросто не существовали. Бывали продолжительные периоды, когда он практически забывал, что он всего лишь бедный деревенский Пастор, а не молодой человек из семейства с поместьями и наследством за спиной. Поза богатого аристократа была единственной, наиболее естественно занимаемой им позой при любых обстоятельствах. И конечно же, пока он жил, не без комфорта, в этом своём воображаемом мире, Дороти была тем человеком, который должен был принимать на себя удары торговцев и растягивать баранью ногу с воскресенья до среды. И она понимала абсолютную бесполезность продолжать с ним спор. В конце концов это его только разозлит. Она поднялась и стала составлять посуду на поднос.
