– Солдат, – позвала Маргарета. – Как вас зовут, кто вы?
Но он только таращился на нее – глаза темнели над красным блеском щек.
– Доктор, посмотрите.
В другом конце комнаты Жмудовский нагнулся над темным ворохом одежды, держа в руке ведро с антисептиком. Он поднялся навстречу Люциушу.
– Посмотрите!
Из-под подкладки шинели он извлек пачку бумаг. Бумаги промокли и помялись, чернила растеклись, к тому же теперь еще и были присыпаны хлорной известью. Люциуш осторожно взял пачку и стал разлеплять листы. Это были рисунки – изображения крестьян, солдат, поездов, гор, набросанные одной и той же умелой рукой. И еще: дети, обнаженная женщина, отдельные зарисовки женских ног, руки, груди.
– Это ты нарисовал? – спросил Жмудовский, глядя на солдата. Ответа не последовало. Он помахал изображением обнаженной женщины: – Можно я возьму ее себе? – В бороде промелькнула улыбка. Он поднял шинель и вынул еще один ком слипшихся листов, и еще.
Люциуш всегда изумлялся тому, что солдаты напихивали в свои шинели для тепла. Военные циркуляры, биллиардное сукно, любовные письма, смятые газеты. Можно составить музей, подумал он. Выставка: Лемновицы, 1915–16 годы. Материалы, используемые для обогрева.
Тут он вспомнил о крестьянине в овчине, который все еще ждал у двери.
– Спасибо, – сказал он, обращаясь к крестьянину, и повернулся к Крайняку: – Посмотри, что найдется на кухне. Может, немного луку. Или бутылка шнапса.
– Русские за своих раненых платят мясом, – сказал человек в овчине.
– Да будет вам, – отозвалась Маргарета. – Хорошо, если бурку не отнимут.
К тому времени, как вернулся Жмудовский, они одели зимнего солдата в такую же чистую одежду, в какую были одеты все их пациенты.
Крестьянин сосчитал луковицы.
– Хотите – оставайтесь на ночь, – предложил Люциуш, но мужик только буркнул что-то и исчез вместе с влажным, острым запахом конюшни.
Люциуш повернулся к остальным:
– Мне казалось, я был щедр.
– Очень щедр, – подтвердила Маргарета. – Под этой буркой больше жира, чем на всех нас вместе взятых. Это мы у него должны просить еду. – Она снова повернулась к безмолвному солдату. – Так, что с ним делать? Отнести в церковь?
– Да, сестра, пожалуйста, – сказал Люциуш.
– Диагноз?
– Ранений нет? Будем пока считать, что это Nervenschock.
– Да, доктор, я и сама так думала.
Nervenschock, нервное потрясение, – что это значит? В Вене Люциуш никогда не слышал такого диагноза. Его не упоминал Вагнер-Яурегг, профессор психиатрии и неврологии, почетный советник короля. Ни слова об этом не было в учебниках и военных руководствах, распространяемых Медицинской службой. Все, что он об этом знал, он слышал от Броша и Бермана. Новая болезнь, возникшая из-за войны, сказали они. Клиническая картина неясна: похоже на поражение нервов, но на вскрытии ничего такого не видно. Причины неизвестны. Крохотные частицы пепла и металла, попадающие в череп? Сотрясение воздуха? Следствие пережитого ужаса? На полевых пунктах и в полковых госпиталях нет даже единого названия.
