Скажите, что я ваша жена.
Это наш сын, Павел Кшелевский.
Эти слова можно было понять по-разному.
Муж встретил меня в Богумине.
Но теперь оба вернулись в реальность из той грезы, которую, быть может, на себя примеряли. Он – в свой мир, она – в свой. В Жешуве поезд наводнили дети, продававшие грозди смородины, и Люциуш купил ягоды Павлу, но Аделаида только прошептала «спасибо» и больше ничего не сказала.
Он смотрел в окно на приближавшуюся станцию. Начало пути – молодая пара, евшая бутерброд с яйцом и луком, старики в своих жестких жилетках с похрустывающими сложенными газетами в руках – все это казалось картинкой из прежней, довоенной жизни и погружало его в благодушную фантазию о будущем. Но встреча с ополченцами заставила его гораздо острее почувствовать безумие того, что он затеял. Он снова напомнил себе, что, согласно всем сообщениям, боевые действия сконцентрированы вокруг городов и железных дорог. Что в горах будет безопаснее. Ему хотелось на это надеяться.
Поезд остановился, Аделаида начала собирать свои пожитки. Люциуш наблюдал за ней, ждал, что они еще что-то друг другу скажут. Но сейчас она вела себя так, будто они незнакомы, и только у самой двери оглянулась. Ребенок спал у нее на плече. Она махнула рукой на прощанье и вышла.
Но через мгновенье вернулась. Села, задев рукой Люциуша.
Он подумал было, что она решила ехать с ним. Но потом она очень тихо прошептала название улицы в Рыбнике. «Может быть, если вы не найдете ту, которую ищете, вы приедете и найдете меня».
Она не стала ждать ответа. Люциуш снова поднялся. Через купе за ним наблюдали старухи. Он слышал, как Аделаида идет по коридору. Он повернулся к окну, поезд уже двигался, она была там, на платформе, пробиралась сквозь толпу, он хотел, чтобы она обернулась, но, очевидно, она твердо решила не оборачиваться.
Была уже почти полночь, когда они прибыли во Львов. Теперь все происходило быстро, без заминок. На следующее утро он явился в гарнизон, где солдаты практиковались в стрельбе на тех же темно-серых манекенах, которые он запомнил годы назад. К полудню, с письмом в руке, он уже сидел в поезде на Долину, в вагоне для перевозки скота, вместе с пьяными бойцами польского стрелкового батальона, которые отправлялись на свою новую войну. Поздно вечером эшелон доехал до нужной станции. В небольшой привокзальной гостинице были свободные места, но он не хотел больше задерживаться и двинулся пешком вдоль заросших травой путей.
