Как будто кто-то наступил на костер, не потушив его, и горящие угли разлетелись во все стороны – так сказал отец.
Но все эти препятствия казались преодолимыми, все, кроме одного. После перенесенной пневмонии разум Циммера все больше слабел, и Люциуш не мог оставить своих пациентов на одного старого профессора – это было бы равносильно предательству. Почти сразу после Перемирия он стал подавать петиции, чтобы ему прислали временную замену. Ненадолго, писал он в разных прошениях разным министрам. Инфлюэнца отступила, Люциуш не был в отпуске уже почти два года. Две-три недели – вот все, о чем он просит. Этого будет достаточно, думал он, чтобы добраться до Лемновиц, найти кого-нибудь, что-нибудь, что приведет его к Маргарете. Теперь оставались лишь Лемновицы – если только он не собирается вновь обыскивать всю Галицию и стучаться в каждую избу каждой деревни.
Но ему никто не отвечал. И вскоре, когда медицинская служба Австро-Венгерской армии официально прекратила существование, а эрцгерцогиня Анна, опасаясь какого-нибудь якобинского бунта, отбыла в Швейцарию, он не знал больше, к кому обращаться.
Наконец, в мае, пришло письмо.
Он получил его в госпитале. Вначале он думал, что это ответ на одно из его прошений. Но письмо поступило из неизвестного ему ведомства. Госпиталь переезжает, говорилось в письме, пациентов переводят в государственный санаторий в Бадене. Им стало известно, что Люциуш не является выпускником медицинского факультета, степени военного времени аннулированы, и если он хочет и дальше практиковать медицину, ему следует вновь записаться на медицинский факультет и продолжить обучение с осени. Тон был суровым; императорское правительство не имело права возлагать на него столь ответственную должность, это просто фарс. Эрцгерцогиня продает дворец. Отделения будут закрыты к концу месяца.
Он нашел Циммера в кабинете.
– Герр профессор доктор слышал новости?
Его старый профессор кивнул, жуя зубочистку, и на секунду Люциуш испугался, что это какой-то новый трофей из кунсткамеры эрцгерцогини – диковинная безделушка из позвоночника морского ежа, или позолоченная кость пениса какого-нибудь грызуна, или изящный маленький скипетр короля из кукольного домика. Но это была просто зубочистка, и впервые за долгое время на столе не стояло никаких заспиртованных чудовищ. Циммер перебирал пальцами, как будто искал что-то, какую-то пропажу. Он напоминал Люциушу одного из его двоюродных дедушек, барона, который провел последние годы жизни, присматривая за гусями, жившими в пруду на задворках его замка: он как ребенок хлопал в ладоши всякий раз, когда гуси выхватывали хлеб у него из рук. Но Циммер, кажется, понимал, что к чему.
