– Когда вы уедете? – спросил он.
Над головой Циммера висел гобелен с единорогом, пьющим из лесного ручья. На заднем плане высились живописные горные вершины, на небе парили птицы. Странно, что я не замечал его раньше, подумал Люциуш.
Он видел ее – как она идет, как колышется ее одеяние, как она сжимает в руках коренья и травы, видел ее над собой в то утро, полное солнечных бликов, под ивой на берегу.
– Мне нужно найти одного человека, – ответил Люциуш.
Наконец-то.
Армейские санитарные автомобили начали прибывать на следующей неделе.
Это были все те же грузовики, ставшие привычными на войне; пара носильщиков вылезала из них все с теми же носилками. Один за другим пациенты исчезали, кланяясь или салютуя на прощанье или целуя Люциушу руку. Золтан Лукач, гусар, сброшенный с лошади, эпилептик… Мацей Кравец, Даниэль Лёв… Сейчас, когда он прощался с ними, в нем поселилось сомнение, что он сам отсюда уедет, и приходилось напоминать себе, что у него нет выбора. Выражение лица, по всей видимости, выдавало его чувства, потому что одна из сестер подошла и встала рядом.
– Ничего-ничего, герр доктор, – прошептала она. – Там о них будут заботиться. В Бадене хороший госпиталь, очень современный.
Люциуш кивнул. Он не сказал ей, о чем думает: вот бы так уезжали его пациенты из Лемновиц – в баденский госпиталь, а не к новым ужасам войны.
Санитарные автомобили трогались, гравий хрустел под колесами; потом прибывали новые. Когда пациентов не осталось, приехали перевозчики, вынесли койки и походные кровати, опустошили складские помещения, разобрали сестринский пост, устроенный в центре бальной залы.
Циммер отбыл в фиакре в свой старый кабинет в университете. Он выразил надежду, что Люциуш будет его навещать, и Люциуш кивнул. Они пожали друг другу руки. За последние месяцы катаракта у профессора сделалась еще толще и походила на инкрустацию из перламутра. Потом уехали сестры; выходя из дверей одна за другой, они церемонно кланялись Люциушу. Вскоре остались только разрозненные предметы мебели, но Люциуш все медлил. Пустая комната, свет из высоких окон падает на потолок, расписанный фальшивым небом. Когда-то, до госпиталя, тут были многолюдные балы, званые обеды, но теперь казалось, что дворец веками стоял заброшенным. Паркет был весь в царапинах и пятнах. Канделябры затянуты паутиной. Картину, изображающую Кадма и дракона, водрузили на прежнее место, высоко на стене.
Дверь в конце залы открылась. На мгновенье он подумал, что поступил новый пациент, до которого не дошли новости. Но он был один, не считая воинов, которые вырастали друг за другом из зубов дракона.
