Сватовство проходило, как заметила Наташа, в манере восемнадцатого века и состояло главным образом из переговоров матери Люциуша с генералом Боршовским. Они поженились в начале августа 1918 года, незадолго до ее двадцать первого дня рождения. Церемония была скромная; оба семейства считали, что демонстративная роскошь неуместна в текущей политической обстановке. Наташа поначалу предлагала провести медовый месяц в семейном поместье близ Зальцбурга, но это значило, что Люциушу пришлось бы оставить своих пациентов на Циммера, который после пневмонии стал еще рассеяннее, чем прежде. Поэтому они провели брачную ночь в гостинице «Империал» – после шумного ужина, в ходе которого оба отца напились и стали распевать уланские песни, пока его мать не кивнула молодым, пусть, мол, идут.
Поднявшись в свои покои, Люциуш и Наташа погрузились в молчание. Она принесла с собой стеклянную фляжку с миндальной настойкой и налила две рюмки. Это немного помогло. Его весь день преследовал образ Маргареты – казалось, что она появится в церкви, или на свадебном ужине, или столкнется с новобрачными на лестнице. Представить это было почти невозможно – Маргарета в своих солдатских сапогах и шинели, с Манлихером за плечом, с грязными пальцами, которые только что выкапывали коренья.
Это Наташа подтолкнула его к постели, разделась первая. Она загорела в горах и вся состояла из углов и сочленений, гладконогая, как будто бронзовая. Он смотрел на нее, а под потолком тихо вращался вентилятор. Ему почудилось, что он такого не заслуживает, что он все еще заикающийся мальчик, изгнанный вместе с Фейерманом из студенческих союзов, случайный ребенок.
– Можно не так нежно, – сказала она через некоторое время.
Кроме Маргареты, он никого еще не целовал. Сначала его смутила жесткость ее языка; губы рефлекторно сопротивлялись, потом расслабились. Во вкусе ее рта было что-то незнакомое, почти металлическое, замаскированное сладостью настойки.
Через несколько минут она встала и вытащила из своей сумочки gummi[4]. Он же не возражает? Она не хочет забеременеть прямо сейчас. Лыжи зимой – и вообще война кончается, столько всего происходит. Он покачал головой, слегка шокированный предметом, который видел до этого только среди солдатских вещей. Но нет, не возражает, конечно, не возражает.
То, что произошло за этим, наводило на мысли о ее несопоставимо большем опыте.
Потом он лежал рядом, глядя на золотой отлив ее кожи, как человек, нашедший сокровище. Он видел едва заметные следы от теннисного ансамбля без рукавов, купальника и позволил себе дерзость провести пальцами по линиям загара. Этого было достаточно, чтобы ненадолго удержаться здесь, рядом с ней, чтобы мысли не улетали снова за далекие горы.
