Его нож застыл над вареником. Жену. Он с трудом проглотил то, что было во рту.
– Да, мама. Продолжайте.
Дом Габсбургов обречен, сказала она, Люциуш должен это понимать. Будущее уже не за титулом, а за капиталом. Его братья женаты на графинях, его сестра замужем за маркграфом, все они носители титулов в том мире, который не проживет и года. Она видит будущее: оно уютно устроилось на мягких диванах в гостиных, чьи хозяева владеют сталелитейными заводами, нефтяными месторождениями и шахтами.
Он заставил себя положить в рот еще кусок.
– Вы шутите, мама.
– Мой сын считает, что я склонна шутить?
Она не притронулась к еде на своей тарелке. Он видел, что она выжидает. Люциуш с осторожностью перешел в наступление.
– Я почти все ночи провожу в госпитале. С возвращением военнопленных все только осложнилось. Едва ли из меня получится преданный муж…
– Прости, – прервала она. – Здесь кто-то говорил о преданности? Мой сын один из немногих мужчин в Вене, не ставший ни инвалидом, ни дезертиром. Сколько бы времени ты ни уделял жене, она должна быть довольна.
Он вглядывался в мать, пытаясь оценить степень ее убежденности. Она улыбалась, хотя улыбка выглядела скорее как оскал. Теперь он понимал, почему для этого разговора потребовалось отсутствие отца, – его отец все еще не расстался с такими иллюзиями, как романтическая любовь.
– Это очень неожиданно, – сказал он наконец. – Мне понадобится время, чтобы подумать.
– Нет, Люциуш, времени на размышления нет. Мужчины уже возвращаются с фронта. Брачный рынок такой же, как всякий другой. Весьма оборотный рынок к тому же. Представь, какое влияние на предложение и спрос окажет перемирие.
Люциуш откинулся назад и скрестил руки. Над ним мерцали свечи массивного канделябра, сделанного из оленьих рогов. Он посмотрел в окно, на квадрат вечернего неба.
– Мама весьма прямолинейна.
– Мои интересы – твои интересы, – сказала она, сидя совершенно неподвижно. – Тебе сколько лет?
– Мама, право. Что за вопрос. Хочется верить, что вы присутствовали при моем рождении.
– Я хочу, чтобы ты ответил.
– Мама…
– Сколько?
Он вздохнул и сдался:
– Двадцать шесть.
– Расскажи мне о девушке, которую ты оставил в Галиции.
– Что?
Теперь она в первый раз взялась за нож и вилку, перенесла единственный вареник с нагретого блюда на свою тарелку и надрезала его; из уголка вырвалось крошечное облачко пара.
– Я жду, Люциуш. Рассказывай. Иначе я решу, что ты извращенец, хотя для этого у тебя недостает куража. Была какая-то девушка.
