В первый вечер он задержался надолго после того, как Циммер ушел домой. Пациентов было почти сто двадцать, и, в отличие от лемновицкого контингента, где речь, как правило, шла о простых переломах и ампутациях, все случаи были невероятно сложные. Поэтому, когда свет потушили, он взял груду папок с историями болезни и углубился в чтение. Анамнезы обычно составляли в госпиталях, откуда перевели больных; на полях Циммер нетвердой рукой писал свои заметки. Всё сплошь раны головы, и, читая, Люциуш вдруг вздрогнул, представив, что Маргарета рассказывает ему о них, как в ту первую ночь в Лемновицах. Это, пан лейтенант доктор, Грегор Браз из Праги, пулевое отверстие за ухом, потерял зрение; это Маркус Кобольд, сапер из Каринтии, чуть не похоронили заживо, с тех пор не прекращается тремор. Это Гельмут Мюллер, пехотинец, преподаватель рисования, обгорел во время сражения на Марне, самострел – стрелял в себя, узнав, что ослеп. Самуэль Кляйн, пан доктор, сын сапожника из Леопольдштадта, тупая травма над самым ухом. Это Золтан Лукач, гусар, сброшен с лошади, эпилепсия. Это Эгон Ротман, потерял память после взрыва магниевой бомбы в непосредственной близости. Это Матиас Шмидт, проникающая травма левого виска. Это Вернер Экк, синкопальный синдром; это Натан Бела, полный левосторонний паралич после облыжного обвинения в шпионаже; веревку успели перерезать до того, как он задохнулся. Это Генрих Рóстов, ранен штыком в правый висок, не может глотать. Это Фридрих Тиль, доктор. Это Ганс Бенеш. Это Бохомил Молнар. Мацей Кравец, Даниэль Лёв…
– Доктор.
Он открыл глаза. Перед ним стояла сестра с чашкой цикория в руках, от чашки поднимался пар.
– Вы заснули. Можете лечь в бывшей библиотеке, там есть походная кровать.
Женщина постарше – может быть, ровесница его матери. Накрахмаленный чепец в форме корабельного киля поднимался над лицом, испещренным оспенными отметинами. Она участливо смотрела на него.
– Спасибо. Простите…
– Нечего вам извиняться, доктор, – мягко сказала она. – Солдатам повезло, что вы так преданы делу. Но у нас сто восемнадцать пациентов. Вы их всех перепутаете, если станете торопиться.
Было почти четыре часа ночи. Он прошел за ней в библиотеку, небольшое помещение, обитое деревянными панелями, с созвездиями, нарисованными на потолке. Но книг не было – вместо них на него уставились десятки полуоформленных лиц, слепых или разрисованных. Лбы, носы, скулы.
– Я надеюсь, вам не помешает, – сказала сестра, увидев, куда он смотрит. – Это протезы, из меди и гуттаперчи. Чтобы прикрыть изуродованные части. Днем здесь мастерская.
