Он шагал дальше, глядя по сторонам в поисках зеленого фонаря, который должен был отмечать заведение для офицеров. Под распахнутый ворот начал проникать холод, и он на ходу завозился с пуговицами. На темных улицах всюду попадались стайки солдат. Где-то там дремали усыпальницы столичного королевского города, но Краков в его нынешнем виде больше всего напоминал ему приграничное поселение. Повсюду пахло угольным дымом, и черная птица тенью носилась над разбросанными пятнами света.
Наконец он увидел неровное мерцание изумрудной лампы и остановился, глядя, как в дверь заходят два офицера, выпуская наружу отзвуки танцевальной музыки. Швейцар учтиво кивнул ему, и Люциуш поспешил прочь. Стук сердца отдавался в ушах. То, что несколько минут назад казалось необходимым, теперь представлялось невозможным. Он не мог вообразить, что сядет с другими офицерами в гостиной и станет напиваться и горланить полковые марши, пока все не разбредутся по спальням.
Под легким снегопадом он добрался до Главного рынка.
Он видел, что они стоят под каждым из фонарей. Снег шел весь вечер, и площадь была покрыта ровным белым слоем. Приближаясь к ним, он засомневался, опустил голову, не оборачиваясь на их призывы. Больше никого не было видно – только женщины, как часовые, уменьшающиеся по мере удаления, в освещенных кругах под фонарями.
– Холодно.
Высокая, почти с него ростом. Черное пальто доходит до края ботинок. Резкий запах духов выдвинулся из темноты суконных рядов прежде ее самой. На голове низко натянутая шерстяная шапочка, украшенная шерстяной розой; щеки слегка подрумянены.
– Холодно, да. – Он остановился. Посмотрел себе на ноги, потом назад, как будто там было что-то очень занимательное. – У вас есть… куда пойти?
Она назвала улицу.
Он кивнул; горло пересохло, он вдруг полностью протрезвел.
Они шли рядом. Пройдя немного, она взяла его под руку. На мгновение, смутившись от такой близости, он попытался воспротивиться. Но, судя по всему, это был не элемент обольщения, а чистая формальность; было бы странно идти, никак не касаясь друг друга. Он подумал, надо ли ему что-то сказать. Ему мнилось, что он уже делает что-то не так, – что было диковатым, учитывая природу сделки. Но мысль не отступала: надо развлекать даму. Снова детство. Камушки-подсказки в кармане. Портрет Собеского: завести разговор о путешествиях; бюст Шопена: спросить что-нибудь у гостя.
Но губы его не шевелились, язык присох к нёбу, а она ни о чем не спрашивала. Все ее поведение выдавало профессиональное безразличие, успокоительный авторитет, который исходит от врача или священника. Он на мгновение почувствовал некоторое облегчение. Навстречу прошла женщина, обменявшаяся с его спутницей взглядом, выдававшим знакомство, но ничего не сказала. Взгляд ее был странным, как будто нарочитым, и на мгновение ему почудилось, что за ними кто-то наблюдает – его родители или Маргарета. К счастью, они наконец дошли до дверей. Была названа цена «за обычное». Если ему нужно что-то еще, будет дороже.
