В полночь, так и не дождавшись приезда из Варшавы посланного туда брата Михаила, Николай читал манифест о своем восшествии на престол Государственному совету.
Манифест был написан им самим, задолго до получения решительного письма от Константина.
Государственный совет единодушно приветствовал его восшествие на престол.
А старый либерал Мордвинов, выбежав из-за стола, то ли в шутку, то ли с великим подобострастием низко раскланялся.
Что это было, так и осталось неизвестным. Но Николай отметил для себя некогда услышанное:
«В русском либерале до поры до времени всегда дремлет отчаяннейший монархист».
21. Еще до отъезда Стахова в Агадуй они с Антониной участвовали в жеребьевке на получение квартиры в новом доме. Достался им счастливый жребий — на пятом этаже, с лоджией и балконом.
Антонина прислала на дачу телеграмму: «Срочно позвони мне».
Стахов развалил архив и лазил с карточками по полу, отыскивая нужный документ, когда позвонил доставщик.
Расписался в получении телеграммы и, чувствуя необычайное волнение, распечатал ее. Почти целый месяц они не видели друг друга. Пропуск к Алешке оставляли у дежурных нянечек.
В суд Антонина не подала, решила дождаться получения квартиры. Агей Михайлович тоже не предпринимал никаких действий, и Стахов привык к своему положению.
Он считал, что все между ними сладится и останутся они если не товарищами, то доброжелательными знакомыми.
Вины за собой Стахов не ощущал и считал, что так обоим будет легче. Алешку разрыв тоже не тронет, поскольку в их отношениях наступит постоянный и прочный мир. Казалось, что все уладилось. Правда, он до сих пор не получил ключей и выходил из дома через веранду, где был английский замок, но если уезжал в город, захлопывал эту дверь и попадал в дом по-прежнему через окошко.
И вот телеграмма.
Торопливо одевшись, он побежал на почту, но городской телефон не отвечал. Вернулся, попробовал работать, привычный ход мыслей был нарушен.
События, только что накрепко связанные, рассыпались, пропала внутренняя логика, исчез необходимый ритм.
Снова сбегал на почту, и снова телефон не отвечал.
Набравшись решимости (он со дня разрыва испытывал мелочный страх перед Голядкиным), позвонил тестю.
Агей Михайлович, узнав его голос, поперхнулся и, как это бывало с ним в расстройстве, пробурчал:
— Звоните ей после десяти... — и бросил трубку.
В половине одиннадцатого приехал на телеграф в соседний городишко: почта в поселке работала до шести вечера.
