Он шел, быстро и легко ступая по вощеному паркету казачьими сапожками, четко постукивая каблуками, — словно бы шпоры звенели; безупречно отглаженные галифе, гимнастерка, перехваченная тонким наборным ремешком, жилистая шея, некрупное, крепкой лепки лицо с крохотными склеротическими жилками на щеках, громадный выпуклый лоб и жесткий прищур узко прорезанных глаз, в уголках которых спрятана мудрая усмешка.
Он был совсем рядом и, в просверк зацепив нас взглядом, едва заметно улыбнулся.
Сел за соседний столик, накрытый для ужина, лицом ко мне.
Мой тогдашний друг художник Сергей Куприянов зашарил по карманам, вылавливая фломастер.
— Ребята, дайте бумаги, бумаги дайте, — шептал он, пребывая в странной спешке.
— Давай рисуй, — твердил я, уступая ему свое место, он сидел к Шолохову вполуоборот, отчаянно отбивался, без умолку требуя бумаги.
Мы подозвали официанта, и тот, уловив неповторимость момента, принес стопку грубых пакетов — все, что нашлось из бумаги в «Гранд-отеле».
— Дай сюда, — отбирая у официанта крупный, под старинное серебро поднос, сказал Сергей и утвердил его как мольберт на край стола.
Шолохов неторопливо говорил с официантом, Сергей орудовал фломастером, то и дело комкая и швыряя за спину пакеты, рисунок не удавался, а я во все глаза глядел на Михаила Александровича, выискивая в лице и фигуре то неземное, что должно было, по моему твердому убеждению, отличать его от всех смертных.
Наш товарищ, литературную победу которого мы тогда отмечали (опубликовал, кажется, в журнале «Молодая гвардия» рассказ), самую малость перебрав, вдруг развязно сказал:
— А хотите, я сейчас встану и поговорю с ним ты на ты, — и уже попробовал встать, но я, неожиданно охваченный дикой ненавистью к нему, процедил сквозь зубы:
— Если встанешь, убью...
Что-то было в моем голосе такое, что друг наш как-то разом обмяк, затих и углубился в себя.
Сергей «вписался» и больше не выбрасывал заполненных набросками пакетов, когда от соседнего столика поднялся рыхлый большой человек с бледным мягким лицом и, заглянув за плечо Сергея, сказал:
— Прекратите рисовать!
— Это почему же? — возмутился я, и наш друг, обожавший ресторанные конфликты, воспламенился:
— Иди отсюда...
Сергей не дал ему закончить:
— Я художник — Сергей Куприянов. Рисую всегда и везде.
Все не очень сведущие в искусстве люди, услышав фамилию Сергея, сразу решали, что он один из Кукрыниксов. Услышав фамилию, подошедший несколько смягчился.
