Я никогда не слышал этой песни в исполнении. Хотя в свое время посчастливилось слушать казачьи хоры. А тут вдруг песня эта прозвучала в яви, да так хорошо, словно пели ее за нашим деревенским пашенным холмом...
Пели казаки. На том берегу и на этом. Пели одну песню:
Как ты, батюшка, славный тихий Дон...
Удивительно соразмерен роман в четырех своих книгах. Удивительная, почти неправдоподобная организация. Первые две книги между собой разнятся всего несколькими страницами. Другие две всего десятками страниц.
Громадная эпопея — как строфа русского стиха — четверостишие.
Снова охватывает волнение, снова сжимает болью сердце, и комок подкатывает к самому горлу:
«Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным сияющим под холодным солнцем миром».
Как же я раньше не заметил этой удивительной поэтической организованности романа? Поговорить бы обо всем этом с Михаилом Александровичем.
А ведь судьба давала мне такую возможность не однажды. Не поговорил...
Впервые я увидел Шолохова в году пятьдесят шестом. Было это в теперь уже не существующем ресторане гостиницы «Гранд-отель».
Михаил Александрович, приезжая в Москву, любил останавливаться в той гостинице.
А мы — молодые литераторы, художники, артисты — ввели тогда в традицию отмечать свои более чем скромные успехи обязательно в «Гранд-отеле». Удивительно соразмерный старинный зал с высокой эстрадой, на которой играл единственный в Москве женский оркестр, уютные столики и удобные кресла располагали к дружеским пирушкам, к чтению стихов и рассказам веселых анекдотов — случаев из собственных биографий. Однажды втроем мы сидели за столиком, вдоволь наболтавшись, изображая из себя усталых завсегдатаев, когда в зале произошел переполох. Официанты (только мужчины) в безукоризненно сидящих на них черных фраках, в белых манишках с высокими воротниками, все разом как-то вспорхнули со своих мест и кинулись к входу.
Это произошло так стремительно, что не могло не обратить на себя внимания.
Статный седой метрдотель, который благоволил к нам, позволяя иногда засиживаться надолго после закрытия ресторана, официанты, даже появившийся откуда-то директор и его замы, плотным кольцом окружили какого-то человека, раскланиваясь и радостно, искренне улыбаясь. А человек этот, невысокий и легкий, по-простому отреагировав на суету вокруг себя, стремительно шел в нашу сторону.
— Шолохов! — ахнул я, готовый, как те официанты, кинуться навстречу, кланяться и улыбаться.
