Ель росла на перевале, в седловине между самыми высокими вершинами Карпат — Говерлой и Петросом. Рощица приземистых, мохнатых елей была просто усыпана такими вот шишками.
Двадцать с чем-то шишек светятся в темной зелени. И кажется Оле, что пахнет ветка тем горным перевалом, тем снегом, тем ветром... Ветку подарил ей Глеб. Подъехал на лыжах и сказал: «Это тебе...» (Оля потом целый день ходила и тихонько улыбалась: ведь ничего подобного, наверное, никому никогда не дарили!)
Оля достает из ящика стола аккуратно обрезанные фотографии и начинает бережно перебирать их. На фотографиях вершины, лыжники, костры... Все было против того, чтобы она пошла в этот поход: не было штормовки, не было лыж, не отпускала мама, не отпускали в техникуме — шутка ли, диплом на носу! Против был и руководитель похода Глеб Устинович. Оля доказывала, упрашивала, умоляла, сердилась и в конце концов настояла на своем.
И вот... растянувшись длинным караваном, лыжники уже второй день поднимаются выше и выше. Уже оставлена далеко внизу узкоколейка, оставлен последний домик лесорубов, уже леса спустились в распадок, заглушили его, обступили ручей, что звонко сбегал по ступенькам-камням. И там, где распадок сужался до предела, становился, по сути, ущельем, в тени высоких елей показалась бревенчатая избушка.
«Приют! Приют!» — передавалось по цепи. И Оля, из последних силенок тащившаяся в самом хвосте колонны, радостно встрепенулась: «Наконец-то!..»
В избушке имелись нары и железная печка. Устраивались. Шибанов занялся ремонтом креплений, Мурашкин бинтовал натертые ноги, а Коля Денисов с Ленькой Трублиным пилили и кололи дрова.
— Дров, ребята, как можно больше! — говорил Глеб. — Прямо с вагон напилите, иначе этот агрегат заморозит нас...
И правда, печь в избушке была со вспыльчивым характером: мгновенно раскалялась докрасна, гудела, рядом с нею было знойно, однако так же мгновенно она и остывала.
Оля сидела на толстой сухой коряге, которую распиливали парни, и посматривала на Глеба. Примостившись на чурбане, он развернул на коленях карту и что-то там отмечал в ней карандашом.
Оле нравилось, как он хмурит брови, нравилась его черная, шелестящая при движениях куртка, синие джинсы с множеством карманчиков, шерстяные гетры с белыми полосками, вязаная шапочка с козырьком. Нравился аромат его сигареты, обозначившаяся во время похода черная бородка; нравилось, как хрустит под его ботинками снег...
Под вечер на приют стали прибывать другие группы. Над печкой повисли гирлянды шерстяных носков, гетр, ботинок; на нарах образовалась живописная неразбериха рюкзаков, транзисторов, спальных мешков, фотоаппаратов. Краткие вопросы, краткие ответы...
