— Ребята, прибрать лагерь! — распорядился Глеб, отставляя в сторону недопитый чай. — Личные вещи — с собой, продукты — в хозяйственную палатку. Да поживей!
Пестрое шумное воинство вокруг костра зашевелилось; парни и девчонки разбирали рюкзаки, штормовки, спальники. А редкие крупные водяные дробины уже начали щелкать по брезентовым штормовкам, по натянутому полотну палаток, по чьему-то гулкому матрасу-надувастику. «Воинство» шумно расползалось в свои палатки, а через минуту на поляну обрушился уже настоящий ливень.
Блеснуло сильно, высветив до мелочей всю поляну: палатки, траву, сучья у костра, топор в чурбане, сосны на опушке. Накрывая посуду куском полиэтилена, Глеб увидел Астанину, которая, втянув голову в плечи, стояла у костра и смотрела, как дождь захлестывает огненные головешки.
— Почему здесь? — строго спросил Глеб. — А ну марш в палатку!
Ответа он не услышал: тарарахнуло так, что, казалось, даже трава и деревья присели в испуге. А в свете новой молнии Глеб заметил, что возле хозяйственной палатки остались забытые кем-то рюкзаки.
«А если там продукты? — подумал Глеб. — Расквасит!..»
Теплые весомые капли хлестали в лицо, рубашка прилипла к телу; хватая ртом плотный от дождя воздух, Глеб бежал по мокрой траве в сторону хозяйственной палатки. Наткнувшись на рюкзаки, побросал их в палатку, а потом, прошуршав брезентовыми полами, влетел в нее сам. Отыскал свой рюкзак, переоделся во все сухое, расстелил одеяло, опрокинулся на спину и затих.
Гроза была теперь прямо над лагерем, она висела над ним и пластала небо в огненные лоскуты. От яркого света молний оранжевое полотно палатки вспыхивало и палатка наполнялась как бы пламенем. Но через мгновение вокруг снова была тьма-тьмущая, и Глеба охватывал какой-то веселый ужас ожидания. «Раз, два, три...» — считал он про себя, и вот он — грохот! Грохот такой, что, кажется, сама планета, как орех, возьмет и разлетится.
Лежа в темноте и ожидая следующего удара грома, Глеб вдруг почувствовал, что в палатке появился кто-то.
— Кто это?
— Я, — шепнула темнота.
— Оля? — спросил Глеб, приподнимаясь. — Ты что, грозы испугалась?
— Нет, грозы я не боюсь...
— Ты почему так тихо говоришь? — сам невольно переходя на шепот, спросил Глеб.
— Я, наверное, схожу с ума...
И тут он ее увидел в красноватом свете палатки, залитой новой молнией. Была вся мокрая, взбудораженная...
— Если... если вы меня прогоните... или станете смеяться, я... я умру... — У нее, наверное, стучали зубы, Глеб чувствовал, что она напряжена, догадывался, что один неверный жест, одно неверное слово, и она не выдержит, как струна, натянутая до предела.
