Однако, кроме заметки о суде, ничего стоящего внимания больше не нашлось. Представленные записи оказались несколько расплывчатыми, в них не было ни слова о непосредственных участниках процесса, никаких упоминаний о мэрах, церковных служителях или ключевых фигурах. Мейсон с растущим нетерпением перелистывал страницы, пока его внимание внезапно не привлекло изображение, прикрепленное к одному из протоколов судебного процесса 1868 года. Под иллюстрацией не оказалось ни подписи, ни указания автора, но, должно быть, она имела ценность, поскольку ее приложили к официальным документам.
Рисунок содержал гротескное изображение массивного черного волка с мощным хвостом, стоящим торчком, и лохматой шкурой. Из его широко раскрытой пасти, полной гнилых клыков, свисал длинный язык. Когти, стилизованные под острые изогнутые лезвия, выступали из лап зверя. Его глаза, яркие, кроваво-красные, казались совершенно неземными. На заднем плане на крестах висели три распятые женщины с мученическим выражением лиц, обращенных к небу, у их ног полыхал огонь. Мейсон склонился ближе и присмотрелся к рисунку: все трое были молоды, одеты в повседневную местную одежду и изображены с одинаковыми лицами. Возможно, они предшественницы нынешних жертв? Его взгляд переместился на глаза волка, красная краска ярко выделялась на странице, словно засохшая кровь. Раскрытая пасть зверя создавала впечатление злобной ухмылки, жестокого обещания, которое вскоре должно воплотиться в жизнь.
Внезапно где-то в комнате, словно зов из глубины веков, раздался голос старика с рынка:
В пламени девушки ярко горели, в пламени души теряли свои.
И, растворившись в лесу серой тенью, тьма отобрала мятежниц пути.
И в том огне, будто черные птицы, девы, предавшие волю отцов,
Заперты в клетке во мраке темницы, света лишаясь навеки творцов.
Темная сила их души вкушала и превращала в подобных себе.
Будто таилась, ждала и искала, кто вновь окажется в жарком огне.
Чтобы изгнать эту силу из мира, демонов всех изничтожить вконец,
Землю спасти от страданий и злобы, был приготовлен кровавый венец.
О, наше пламя пусть тьму успокоит и пусть очистит тяжелый позор.
В царствие грез путь обратный построит, и навсегда потеряет свой взор.
О! Как же долго они ошибалась, как одурманены были порой.
Волки в отчаянье выли, бросались, дев зазывая тех песней чужой.
Лес теперь кровью пропитан повсюду, словно пытаясь восстать ото сна,
Тьма скоро явится мирному люду, и, наконец, возродится она.
