Теперь я стал меланхоличный дачник.
Завесил дождь оконное стекло.
Горит в печи еловое полено...
Не надо мне ни водки и ни баб...
В дыре синеет голое колено.
В Гвинее вечно зелен баобаб...
Понятно, что баобаба я подпустил под баб, для рифмы, может, что придет другое, тогда заменю. Стихи я собираю одновременно с грибами, а еще лучше в лугах, с когда-то посеянной многолетней тимофеевкой, нынче не скошенной, белесоватой, как волосы у моей дочери Кати.
В Пашозере одна дамочка сказала: «Разве с нашим народом что-нибудь построишь?» Она имела в виду тот самый народ, из которого вышла, подразумевала под объектом построения капитализм. Дамочка побывала «за бугром», в том месте, куда отпочковался ее сын, с еврейскими, по отцу, кровями. Ей приглянулся вблизи капитализм, а народ там не чета нашему: нет пьяных, недовольных, не матерятся, всякий кует монету, строит свой дом по-европейски... Дама (дачница) смотрит на свой народ свысока, хотя ходит в народ за молоком, творогом, мясом, за лошадью — весной вспахать огород, за мужиками — построить баню. Экстерриториальность в своем народе даме обеспечивает ее муж, умеющий жить в переходный к капитализму период. Довольно распространенный случай дамской прозападной ориентации.
Но вот мой друг, обретенный на Берегу, экс-физик, певец туристических песен у костров, грибничок-рыбачок, со всеми чертами очень русского типажа-«лишенца» (я тоже «лишенец»), мне заявляет: «Русского человека, каким он известен по истории, больше не существует. Поколение, что живет сейчас, — это совершенно иное... По русскому характеру нанесли два тяжелейших удара: в 17-м году и 91-м. Ему уже не оправиться. Человек нашего времени не имеет ничего общего с историей российской... Ее будут изучать как какую-то римскую историю...»
Вот тебе и на: сидит против меня (мы плыли в лодке по Озеру) с ног до головы русский человек; со всех сторон нас окружает такая, как во времена Господина Великого Новгорода, природа, мы говорим по-русски и с матерком, курим папиросы «Беломорканал»... Но мой товарищ не желает быть русским. А каким? Голландским? И он открещивается от родового древа русской истории, как отпрыск француза в Канаде от французской. Что с нами происходит? Опамятуемся ли когда?
Ночью думал о маме, в рифму:
Курила мама «Беломорканал»...
Я был у ней единственный сыночек.
Живя при маме, я еще не знал
про горечь предстоящих одиночеств.
Курила мама «Беломорканал»...
Ее лицо окутывалось дымом.
