Василий пришел с окуневой рыбалки задыхающийся. Он сказал, что лежал в больнице профтехзаболеваний, у него нашли все болезни, какие бывают, — и язву, и острый гастрит, и астму, силикоз, — давали все лекарства, какие есть. И не помогло ни грамма.
Бабе Дусе под семьдесят, она прирубила к избе еще пол-избы, для себя. А так в доме Богдановых, сколько я их знаю (уже десять лет), ничто не меняется. Вася живет в Питере, приезжает на лето; силикоз у него от работы в печах; он складывал и починял мартеновские печи на заводе «Большевик».
Вася рассказал историю о том, как... баба поймала щуку на тридцать с чем-то килограммов. Начался рассказ с того, как мужик пустил в ночь пастись коня и поставил перемет. Вася сказал не «перемёт», как у нас говорят, а «перемет». Утром коня надо было привести с пастьбы, мужик ушел за конем, а бабе не стерпелось посмотреть перемет. В перемете поводками были веревки, сам перемет в руку толщиной, крюки «здоровушшие», на крюках наживлены окуни. И вот бабу стала щука водить, таскать, едва не утянула, но баба сдюжила, «выташшила». «Женщина есть женщина, — заключил рассказ Василий. Нет, еще не завершил... Героическая женщина положила гигантскую щуку на плечо, хвост у щуки... «волокся по травы и морда тоже — по травы».
Другая Васина история ближе к нам, ко мне. Вдруг явилась в Харагеничи женщина лет пятидесяти с небольшим, из Ленинграда и почему-то прямо в избу к Богдановым. «У ей в руках из журнала вырвано, из «Искорки», что ли, Горышина статья. Она говорит: «Вот здесь написано, что в деревне Нюрговичи живут старики Торяковы. Я решила раньше возраста на пенсию выйти, поехать туда и с ними жить, во всем им помогать». Мы — ну что же, раз так решила, вольному воля. Только, мы ей говорим, Торяковы теперь в Корбеничи переехали. А идти так и так. Она пошла, ладно. Через неделю является, ее оттуда выставили. Не знаю, чего-то не прижилась. После нам Анна Шилова, она местная, но уехадчи, на лето приезжает, нам говорит: «Я ей, этой питерской, говорю: «У Торяковых свои племянники есть. Тебе здесь нечего делать». А она думала, эта, питерская, ей наследство перепадет, изба или что (вот какие проницательные вепсы, наперед знают даже, кто что подумал). «Она, говорит, первый-то раз печь у Торяковых затопила, а трубу не открыла, чуть не уморила...» Она явилась из Корбеничей такая сердитая. Она вообще с гонором и там свои порядки стала наводить. Ее и выставили оттеда. Она говорит: «Вот, Горышин все наврал».
