Лег спать, но не мог: приемник выдал концерт легкой музыки из Ленинграда, с Эдитой Пьехой. Я вскочил как встрепанный, чтобы загасить приемник, будто выпала головешка из печи, засмердило чадом. Затопил печку, огонь успокоил меня.
Я зажег в печи три полена, сразу стало... Нет, тепло не стало, но засочились первые флюиды тепла. Главное, огонь, занявшись, взял на себя столь многое: согреть, высушить, справиться с мраком, отвлечь — от чего угодно, даже от голода, от обиды; привлечь к себе. Каждому, как бы далеко ни заходило его отчаяние, дано смотреть на огонь, чтобы забыться. Смотрение на огонь — активное состояние.
Теплынь. Безветрие. Небо заволочено облаками. Росы по колено. Думал, что надо бы прожить здесь до середины сентября. Тогда схлынут дачники и наступит... Что наступит? Хочется написать: статус кво.
Варится уха из четырех окуней. Накрапывает дождь, но солнце близко.
Дождь таки разошелся, на всю катушку. Я очутился тет-а-тет с дождем : я и дождь. Бьют молоньи, от чего поперхается мой приемник. Президент Буш беседовал по телефону с президентом Сирии Асадом и остался доволен. Чем доволен? разговором? Асадом? собой?
А что у нас в государстве, я не знаю. И президент Горбачев тоже не знает. Нашего президента перестали приласкивать: Михаил Сергеевич. Президент Горбачев — и ладно. Президент Горбачев суть нуль, но все еще есть маленькая надежда, что нуль-то с палочкой.
Пили водку с кооператором, бородатым Серегой. Закусывали щукой, сжаренной на постном масле, в белой муке. Серега сказал, что нашел в одном местечке (в каком , не сказал) сорок белых грибов, за одну поездку в Корбеничи за хлебом взял восемь щук. В этих цифрах: сорок, восемь — скрывается какой-то сакраментальный смысл. Я почему-то тоже рассказываю: «Я взял в одном местечке сорок белых зараз». Никогда не скажу сорок два или тридцать восемь, только сорок. Восьмерых щук я не лавливал.
Пришел кот Мурзик, старый, еще Цветковский кот, живущий у кооператоров, лег на мою бочку, служащую мне столом — обеденным, завтрачным, ужинным, а также и письменным, — принялся намывать гостей. Я думаю о гостях: явятся ли? Есть ли хотя бы один человек на свете, ощущающий во мне нужду? Мне оставлена только природа, в которую надлежит уйти.
Однако пора мне садиться в лодку — день быстротечен и — Господи! — как скоропреходяща жизнь.
Из прошлого дня или позапрошлого... Сбегал в потусторонний мир, по ту сторону озера, глухоманной тропой в деревню Харагеничи... Бабушка Евдокия Трофимовна Богданова, говорящая со своей мамой, столетней бабушкой Катей, по-вепсски, накормила меня манной кашей, ухой из окуней, вареными яйцами, дала бутылку водки и стопку, чаю с пряниками, стакан молока. А когда я спросил, бросил курить ее брат Василий, или все еще смолит, она принесла мне блок сигарет «Ту-134»...
